Зеленая «Шкода-Фаворит» вдруг остановилась на наш зов. Я не поверил, как и в то, что этот автомобиль еще способен передвигаться, но машина была в отличном состоянии, вполне крепкая лошадка. За рулем сидел милейший человечек с оттопыренными ушами и благодушной улыбкой, в очках с толстой черной оправой. Он ехал в Старую Ладогу, но с остановками, и если нам по пути, он готов составить компанию. Я сказал, что мы будем рады добраться до Валдая, это все, что я вспомнил по пути к Петербургу.

Хитроумный Пиотр перешел на английский язык, бойкий, но диковатый. А наш любезный новообретенный приятель обрадовался его шотландскому акценту. Они заговорили на английском, я понимал только отдельные слова. Никто из них не спешил мне переводить. Из их болтовни частично я понял, что наш спаситель - профессор историк, что-то изучает, столбы или дороги, не разобрал. Пиотр прикинулся профессором из Эдинбурга, который изучает почти то же самое, но с другого конца. Хотя бы чудаковатый вид Пиотра объяснился, я получался его гидом, тоже историком.

Я молчал, не мешая болтовне двух профессоров, я же только кандидат, да и то технических наук. Знания Пиотра этих мест оказались столь основательными, что Аркадий Иванович, так звали нашего спасителя, попросил пересесть коллегу на переднее сидение, чтобы не оборачиваться назад при разговоре. Я не возражал, погрузившись в дрему под их болтовню. Очнулся только на словах Исаакиевский собор, эту тему мой профессор не знал, не застал, как ни шлялся по дорогам и векам.

Аркадий Иванович Голавлев, завкафедрой истории в институте или академии инженеров транспорта, писал работу по верстовым столбам, коих больше всего сохранилось здесь, да еще в Астрахани. Но туда он планирует летом отправиться и готов взять профессора Гроссе с собой, он так произнес фамилию, исправив дефекты речи зарубежного профессора.

Шотландский профессор сказал, что я знаю про историю Исаакия все. Мол, остатки мрамора и гранита, что остались на строительстве собора, как раз и шли на верстовые столбы при Александре Благословенном и Николае Павловиче. Это могла бы быть интересная историкам-путейцам работа. Я согласился помочь ему с этой темой, как только вернусь домой, пока я не готов говорить, к тому же промерз.

У профессора нашлись бутерброды и термос со сладким чаем. Он так увлекся беседой, что забыл поделиться с нами своими запасами, ему неудобно перед эдинбургским коллегой, он тянул свертки. Я предложил остановиться у магазина и купить профессору виски, он совсем промерз в этой экспедиции. Пиотр сурово зыркнул на меня глазом, он предпочитал водку, но я решил не идти у него на поводу. Если он решил играть в шотландца, пускай не прикидывается англосаксом широкого профиля.

Удача оказалась на его стороне, виски в поселке, названия которого я так и не узнал, не было. Пришлось довольствоваться водкой, что порадовало зарубежного гостя. И даже наш новый друг пригубил из пластикового стаканчика, щедро делясь с нами домашними пирожками с капустой и зеленым луком, что испекла его аспирантка.

- Прекрасные пирожки, - сказал профессор Гроссе с акцентом по-русски. - Изумительная хозяйка, что печет такие пироги.

Аркадий Иванович смутился, закашлялся, схватил еще один пирожок. Пиотр протянул ему стаканчик с водкой, профессор Голавлев с благодарностью посмотрел на коллегу, взял стаканчик и выпил залпом.

- Она замечательная, она бы со мной поехала, но сломала ногу. Она рвалась, но куда ей с костылями в экспедиции.

Пиотр понимающе покивал головой, чем совсем смутил профессора, которому от силы было лет сорок, а сколько лет Пиотру, я и понять не мог. Но по всему получалось, что я старше всех в этой машине, если не считать год рождения Пиотра. Я захмелел, мне даже стало интересно, ищут ли меня на озере или уже остановили эту забаву до прибытия полиции и МЧС.

Через час мы покинули нашего друга, оставив ему какие-то вымышленные электронные адреса. Мне было неудобно так обманывать этого хорошего человека, но что делать, если у меня адреса не было, а Пиотр вообще не понял, о чем его спрашивают. Ему сошло, как сумасшедшему профессору, который помимо истории интересуется местной флорой. Нашел здесь редкое растение - виргинский папоротник, а еще два вида орхидей, которых не видел даже в Южной Америке, там он точно был, не врал. Может, он и в Эдинбурге был, кто его знает. В городке Валдае мы расстались с профессором Голавлевым, который сегодня собирался добраться до Великого Новгорода, там его ждал местный энтузиаст-историк, такие всегда водятся на Севере.

Мы отправились в гостиницу. Я немного волновался, мне второй раз предстояло предъявить новый паспорт. Я с трудом помнил свой день рождения, а у Пиотра паспорта и вовсе не было. Я вдруг остановился посреди улицы. После всех кошмаров и приключений я совсем забыл, что Пиотра никто не видит, кроме меня. Как же они болтали с профессором, пили водку и обнимались на прощание? Если это случилось, то есть ли я в реальности или меня уже выловили из озера? Послали за Маришкой для опознания, составили протокол, привязали бирку к ноге, что там еще положено.

Пиотр что-то понял, смутился, сказал, что ему пора. Он хочет добраться к месту назначения до полуночи, тут недалеко, у него там дела, он обещал. Словом, врал и отчаянно выворачивался, не зная, как покинуть меня. Но я схватил его за руку, я не мог отпустить его просто так. Почему этот человек видел его и меня тоже? Почему мне было холодно? Есть ли я? И расстаемся ли мы навсегда? Да вот и ресторан с замечательным названием «Сказка».

Я цепко держал его за руку, он мог вывернуться, просто исчезнуть, но он не стал этого делать, а вошел за мной, даже снял свою дурацкую треуголку на меху. Официант не удивился, он привык к любителям русской истории и древностей, которые могли зимой ввалиться хоть в валенках и тулупе. Я выбрал стол в углу, в полутьме, сделал заказ, надеясь, что рубли тоже лежат в рюкзаке, я не проверял. Пиотр открыто смотрел на меня, он сказал, что хотел бы стейк с брусничным соусом и штоф водки. Я же остановился на щах из трех видов мяса и каре ягненка, и еще штоф водки. Вежливый официант, обрадовавшийся щедрому заказу, спросил, я кого-то жду, подавать к гостю или когда я дам знак. Тут же рекомендовал карельские калитки, к щам хороши, Пиотр кивнул, я согласился. Я поймал себя на мысли, что буду есть в третий раз за сегодняшний вечер, но чувство голода не проходило.

- Суп и водку сейчас, замерз.

Официант явно не видел моего спутника, это было хорошо, значит, я есть. Я махнул сто граммов водки разом и строго посмотрел на Пиотра, потянувшегося к моей рюмке. Я наслаждался его нетерпением, но он держал лицо, не спрашивая ни о чем. Он взял пирожок с картошкой, чем на самом деле обернулись обещанные калитки, я протянул ему свою рюмку.

- Ты собираешься в Литву или Польшу? - спросил он меня.

- В Финляндию. Тут близко.

- Она еще шведская или уже российская?

- Она сама по себе уже почти сто лет.

Я махнул официанту, чтобы он приносил все, лишь бы не отвечать на его вопрос, что я буду делать дальше. Пиотр допил мою водку и оставил меня. Пришлось самому есть и каре ягненка, и стейк с брусникой. Кстати, он оказался из мяса лося. Мне стало жалко этого огромного зверя, что живет один, сам по себе, в стаде ходит редко, только пока лосята маленькие. Медведя может завалить, а зря не нападает, ходит, ветки жует. А его ем. Я чуть не заплакал, я тоже был один. Вокруг сидели незнакомые мне люди, ничего не знающие обо мне, они даже не запомнят меня в лицо, когда я уйду из заведения. И хорошо, что не запомнят, мне еще шагать дальше. Бог не выдаст, свинья не съест, лось ей не товарищ. Лось он вывезет, пусть на кривой, но вывезет. Так ведь, сохатый?

Мне было невыносимо жаль, когда Пиотр ушел. Я не понимал, не хотел понимать, знать, как я буду жить без его дурацких визитов. Его больше не будет в моей жизни, которую именно он вывернул наизнанку и повернул вспять. До этого я знал, чего я хочу, я шел от цели к цели, я не сомневался и не терзал себя сомнениями. У меня все складывалось. И я благодарил судьбу и провидение.

После этого знакомства, я все еще не смел назвать это дружбой, я стал другим: мятущимся, подозрительным, обидчивым, сомневающимся. Все мои близкие стали чужими и далекими. О, нет, они не изменились, нет, ни в коем случае, я стал иным, потому они стали чужими. Я остался один, только с теми, кого обрел за этот год пути, но и они оставили меня. Мне не было страшно, не было отчаянно и одиноко, я пока привыкал к себе новому. Наверное, хорошо, что я сменил имя. Был Савлом, стал Павлом, почему-то пришло на ум. Мне было только грустно, что ОН ушел. Мне, наверное, предстоит еще раз измениться, в этом я был уверен, я не знал, кем стану, да и это было неважно. Как я без него, кто провел меня через все эти перипетии и испытания, искушения и сомнения. Но, наверное, он решил, что ныне я сам справлюсь. Без него. Он закончил свою миссию и оставил меня. И все же я смотрел в ночь через окно, в надежде увидеть фигуру в дурацкой накидке.

Как без него дальше. Спасибо ему, я весело провел этот год. Он увлек меня в это авантюрное приключение, где я даже был главным героем, обязанным совершать подвиги и являть благородство души, такого у меня никогда не было. Я сожалел о том, что он ушел, тоска завладела мною, я не ведал, что впереди и не хотел помнить, что позади. Я не знал, напишу ли я ей, или ей суждено оплакать меня, ушедшего в бездну. Даже нет места, куда можно прийти, чтобы кудри опускать и плакать, так кажется, в «Каменном госте».

А впрочем, пора в Финляндию, там много морошки и ягеля. И рыбалка отличная. Ждешь ли ты меня, чудо-юдо-рыба-кит?