Я вышел на морозную улицу. И задумался, куда идти. У меня до встречи с рыбой подо льдом был четкий план побега. Ночую в гостинице, утром еду в Питер, оттуда в Финляндию, где залегаю на дно, чтобы понять, чего же я хочу, кроме покоя и освобождения от обрыдлой работы, несуществующей семьи, чужого мне дома. Я должен был это сделать. Для всех Гроше. Как Пиотр, что своим уходом перевернул сознание всех, и они побежали добиваться достижений. До его появления я был счастлив, конечно, на свой лад: дом полная чаша, сын отличник, какая-никакая верная заботливая до зубной боли жена, сытая старость, так думалось. Но Они пришли и внесли смятение в мою душу, оказалось, она у меня есть, не совсем жиром сладким заплыла.

В детстве я мечтал быть разведчиком, лет до 12 мечтал, а потом понял, что не про меня это. Именно разведчиком, а не подлым шпионом. Так чтобы с опасностями и в стане врагов, и для дела важного. А позже сам удивлялся своей киношно-дурацкой мечте. Ну кто меня увальня в разведчики возьмет, когда я бегаю не очень, через забор с трудом переваливаюсь, а на тир у меня денег нет, я даже не знаю, как стреляю. Вот только шифры умею составлять, но кому это надо, если ты стометровку сдать не можешь. Я и сам не понял, как мне удалось стать настоящим шпионом. Я давно жил двойной жизнью, говоря дома про командировки и встречи с друзьями, хотя сам зависал с подружкой, имени которой и не вспомнить, на чьей-то чужой даче или в дешевой гостиничке. Я, впадая в запой, говорил партнеру, что приболел. Но кажется он уже догадывался, о чем я толкую. Я врал сыну, маме, жене, я научился не вспоминать свое вранье и главное - не путаться в нем. Так что я мог признать, что из меня вышел идеальный нелегал, который живет в двух жизнях сразу и не забывает, где и когда он находился. Я случился идеальным шпионом. И это завершил новый паспорт с открытой шенгенской визой с новой легендой. Все было замечательно. Я мог гордиться собой.

Тот подледный сом сломал все. Все мои планы могли разрушиться из-за глупой рыбы, с которой мне оказалось суждено встретиться подо льдом. Я забыл обо всех стройных и просчитанных планах на будущее, я хотел просто выжить. Я не знал, куда сейчас податься. Я просто хотел бежать от всего. Бежать, бежать, пока не погибну или не обрету землю обетованную, где остановлюсь. Где в небе звезды, а прекрасные девы купаются по ночам в прохладных ручьях, где из леса выходят лисы и куницы, и не боятся людей, потому как люди не боятся их. Словом, фантазии пятидесятилетнего успешного в прошлом бизнесмена, загнанного беспросветной тоской о чем-то несуществующем.

Я шел по ночной улице и бубнил, даже не напевал: «Знаю я, есть края». Ко мне привязался полудворик, безродный, беспородный пес, но мне нечем было его угостить. Я просто потрепал его по холке, хотя никогда не гладил бродячих собак. А навстречу расхлябанной походкой шел мужик в распахнутой куртке, широко улыбался щербатым ртом, расставил руки, будто собирался схватить меня и обнять. Но что-то в его злой улыбке говорило, что идет он по мою душу, сейчас попросит на пиво, а потом ограбит, хорошо, если зубы не выбьет.

Я попытался уступить ему дорогу, но он ловко свернул почти в такт со мной. Он раскачивался и уже не просто улыбался, он смеялся. Я знал эту ухмылку и знал эту вихляющую походку, все же пять лет на Северах работал, где много таких уже освобожденных. Бежать назад было бессмысленно, я пошел медленнее, глядя ему в лицо. Он не отвел глаза, не опустил гордо задранную голову, он был хозяином на этой пустынной улице с тусклым фонарем за моей спиной. Это было хуже сома подо льдом. Я остановился, вцепившись в лямку рюкзака, будто он меня спасет. Последний раз я дрался в юности, давно забыл, как это делается. Он подошел ко мне, задев плечом, остановился. Сунул руку в карман, неожиданно для меня достал пачку сигарет. Щелчком выбил одну, ловко поймав ее зубами, засмеялся и сладко закурил, выдохнув дым мне в лицо.

- Может, выпьем, - он ловко вынул бутылку водки из кармана замызганной куртки. - Ты как? - я молчал, и он засмеялся. - Не бойсь. Я сегодня добр и весел. Ты спешишь? - я растерялся.

- Да мне в гостиницу.

- Командировочный или турист? - он отвинтил крышку и глотнул, протянул мне. - Не боись. Водка все дезинфицирует. Все стерильно. Давай махнем. Что онемел? Хлебни. Потеплеет. Я Сашок, меня тут на районе каждая собака знает, даже он.

Ткнул пальцем в пса, который все еще стоял за мной. Я взял водку отпил и вернул ему.

- Вишь, какое дело. Меня моя сегодня обидела, сказала, что я недоумок. Это я-то недоумок. Да у меня три ходки. Ты не думай, - он снова приложился, - Светка она хорошая, меня ждала. А когда меня порезали хачи, - он задрал свитер, живот был в шрамах, - так она девять дней в палате сидела, пока я в бессознанке валялся. Она Светка надежная. Но зачем же меня недоумком называть? А хочешь к ней пойдем, ты скажешь, что я твой друг, так она нам вина нальет на закусь. Светка она понятливая.

- А что случилось, раз она так взъелась?

Кажется, он не собирался меня грабить. Я отхлебнул из бутылки, что он протянул мне, снова вернул ему. Дальше мы пошли вместе, будто знакомы сто лет, собака плелась за нами.

- Да средний мой Илюха третий срок огреб, - сказал он с гордостью. - Серьезный, на восемь лет, не то что раньше по малолетке. Ему только 23, а уже вон как! Вооруженный грабеж, чурку попотрошил, - мой новый приятель не скрывал восхищения сыном. - Так пойдет, он меня еще опередит. Я вот горжусь, хотя ему ни-ни, молчу, чтобы не зазнался. А Светка орет, что я шалопаев вырастил. А они отличные пацаны, все в меня. У меня и папка был что надо, его вся округа знает, весь Валдай, до самого Новгорода. Что ни случись у нас на районе, менты к нему первому приходили завсегда, мол, так и так, не ты ли нашалил. И у младшего моего уже два привода, а ему пятнадцать. Вот какое дело. Что значит кровь.

- Да, это главное, - согласился я искренне.

Он гордится родовым хулиганством, уж такие они уродились шебутные и безбашенные. Может, еще его пра-пра-прадедушка с кистенем по Ладоге гулял, чтобы потом все награбленное в кабаке спустить и снова на большую дорогу отправиться. И Саня среди них равный, такой же дурак. И неведомая мне Светка ему под стать нашлась. Поорет, приголубит, дождется, обнимет и опять оборет. И им хорошо. Что бы они ни делали, ни творили, как ни буянили, им все хорошо. Потому как они столбовые родовые дворовые негодяи. А ведь счастливы, что не случись.

Саня раскачивался в такт неслышимой мною мелодии, весело смотрел вокруг. Он был хозяином своей улицы в этом крошечном городе с пятисотлетней историей. Саня и его предки были частью этого мира, как и его дети были достойными продолжателями недостойного рода. Это поняла даже собака и перебежала от меня к Сане, он потрепал ее за ухом, а пес завилял хвостом. Признал хозяина этого околотка. Я перестал бояться этого отвязного хулигана и даже почувствовал какое-то подобие признательности, что сегодня в спутники он выбрал именно меня. Мне показалось, что это знак, только я не знал какой. Родовой хулиган на моем пути, к чему бы это? А он совсем разошелся, снова хлебнул, похлопал меня по плечу.

- Отлично, что я тебя встретил, братан. Иначе бы ларек от дури разнес или машину какую пожег. А мне сейчас нельзя так. Илюхе надо харчи носить на зону, он тут недалеко, в Вышнем Волочке мотает. Я же обязан. Не все же на Светку вешать.

Я согласился. Он мне даже начал нравиться. И еще я ему завидовал. Все у него ладно, хотя и негладко. И весь их маленький вечный город населен такими же пацанами и мужиками, вечно и верно привязанными к этой земле и своему назначению на ней, они даже не спорят - хулиган не станет праведником, а праведник витрину магазина не разобьет с горя или с радости.

Почему же у меня все криво и не так вышло? Я же не щенок приблудный. Я же чувствую, что я на Иосифа похож основательностью, хотя он не воровал, а только раскрывал хищения, и на Пиотра - неприкаянностью, и на Владимира Иосифовича амбициозностью. И все это тащило меня в разные стороны, сбивало с пути. Вот и сейчас, все идет не так. Хотя почему я так возгордился, что не приблудный. Сколько раз род смешивался с другими речушками, ручейками и болотцами, чтобы размыть кровь и назначение. И невозможно наследникам Гроше пенять родовой честью и замыслом. Они как есть, репейные дети.

Зачем же я бежал? Чтобы опять маяться? Снова бизнес развести, подругу найти, в новой квартире ремонт сделать. От тоски зубы свело. И тут я все понял, меня осенило: не надо мне за рубеж, надо мне - в родовое гнездо. Я даже не знал еще - зачем. Там пойму, что делать. Там начало и исход, там все начиналось для всех-всех Гроше.

- Слушай, а до Белоруссии далеко? - я удивил нового знакомца вопросом. Он даже водкой поперхнулся.

- Тебе через Великие Луки надо бы. Ты сам-то откуда? - спросил Саня участливо.

- Я оттуда, - махнул рукой.

- Так ты из Белоруссии?

- Вроде да, - я совсем запутал этим ответом его ясное сознание и грешную чистую душу.

- Это тебе на Тверь, там на Ржев, а после Великих Лук на Невель, там уже и граница. У тебя паспорт в порядке? - озабоченно поинтересовался Саня.

- В порядке. У меня денег на поезд нет, я так на перекладных.

Он присвистнул:

- Тут по прямой пятьсот верст, а так вся тыща выйдет. Я б тебе помог, но сам понимаешь, я сейчас ни при деньгах.

- Дойду.

Саня протянул мне недопитую водку. И я пошел в ночь, надеясь на попутку. Я оглянулся. Он стоял под единственным фонарем, рядом сидел бездомный пес. Я махнул им рукой. Я знал, что дойду. И знал, зачем. Я был свободен. И считал то, что я отдал за свободу, ничтожной платой. Все будет иначе, потому что я иной. Конечно, я когда-то вернусь, но иным. Узнают ли меня все многочисленные мои Грошевые родственники. Да и это неважно. Я их узнаю. Я к ним вернусь. И верну их домой. Всех.

2017-2018 гг.