Я гнал по трассе на Петербург, машину носило, хотя я еще месяц назад поставил зимнюю резину. Но «Туарег» все равно скользил, я чуть не влетел в отбойник. Судьба хранила меня, я вывернул. Мне посигналили, то ли похвалив, то ли обматерив, неважно, я подмигнул фарами в ответ. Все было неважно. Я поехал осторожно, чтобы не попасть в аварию. К чему свидетели моего ухода, это я сделаю один, без зрителей, без искореженных машин, нечаянных попутчиков, случившейся пробки, чтобы те, кто за мной за километр на трассе, не материли козлов, что устроили аварию. Я не был козлом, я ощущал себя рыбой, которая уходит во тьму, прячется в ямах на дне, ждет своего часа, чтобы подняться на поверхность в светлой воде.

Одно было обидно, я не узнаю, как меня ищут, я же не великий актер второго плана, случайно погибший по пьяни в автокатастрофе, никто не сообщит об этом ни по каким каналам. Я все еще не мог оборвать свои связи с близкими, мне была интересна их реакция на мое исчезновение, их горе было бы мне сладостно, их удивление радостно, их воспоминания обо мне бесценны. Я бы мог слушать их бесконечно, даже не поправляя деталей, которые они все равно придумают сами, чтобы обозначить свою значимую роль, отодвинув меня, чтобы и вовсе выпихнуть со временем, став единственными и главными в истории рода Гроше.

Я проскочил на красный свет, попал на штраф, который уже не увижу. Я подъехал к своему дому, новому дому, согласно прописке. Он стоял на окраине городишки, изрядно погрузившись в землю. У крыльца, соответствуя избушке, закопалась до половины колес машина, кажется, «третья» модель Жигулей, или все же «шестерка», по сгнившему кузову без бамперов было уже не понять, как и цвет машины не определить. Она была, как щука - то ли рыжей, то ли серой, то ли все же зеленой. Из дома напротив выглянула старуха, она не кивнула, она даже не озаботилась случайным пришельцем, она равнодушно смотрела на меня. Также она смотрела бы и на собаку, зашедшую на эту окраину.

Я не решился подойти к ней, потоптался у крыльца. Дверь моей хибары была закрыта на новенький навесной замок, еще в смазке. Я попытался заглянуть в окошки, но старые выцветшие занавески скрывали от меня комнаты. Я не мог подпрыгнуть выше, хотя занавеска закрывала лишь половину окна. Я внимательно осмотрелся, увиденное не обрадовало. Дело было не в отсутствии асфальта и почищенных от снега дорожек, и даже не в отсутствии водопровода, на что намекала стоящая в переулке водяная колонка с нависшими сосульками, и уж тем более не в уличном сортире, хотя зимой это крайне неприятно, главное - в доме было печное отопление. Я внес корректировку в свой план, Илларион, в моем лице, не вернется сюда, эту халупу протапливать придется сутки, не меньше. И все-таки я приехал сюда не зря, Илларион должен знать, как выглядит и где расположен его дом.

Старуха напротив исчезла, приоткрылась дверь ее избы, она выпустила рыжего кота. Кот подошел ко мне, но я его тоже не заинтересовал, потому он только нассал на мое крыльцо, равнодушно посмотрел на мой джип и пошел куда-то дальше. Я кивнул окнам напротив, знал, что старуха подсматривает в какую-то щелку или скважину, сел в машину, поехал дальше.

Я остановился на импровизированной засыпанной сугробами стоянке на берегу водохранилища. Это место пользовалось популярностью у местных жителей на Крещенские купания. Под водой у берега били горячие источники, и полынья никогда не замерзала, даже в самые лютые морозы. К исходящей паром промоине вели заботливо построенные деревянные мостки. Все было в точности, как я читал. Недаром я столько времени провел в интернете, прорабатывая свой план.

Очень осторожно, стараясь не сорваться с обледенелых мостков, я дошел до самой дальней от берега лестницы, ведущей в свинцовую воду. Осмотрелся, никого не было. Аккуратно закрепил петлю тросика на балясине и осторожно опустил в реку огромный герметично запакованный рюкзак. Чуть-чуть побулькав, поклажа ушла под воду, тросик натянулся. Смахнув снег с перил, я припорошил металлическую петлю. Оценив работу, вернулся на берег. Вязанка хвороста и наколотые полешки тоже оказались на своем месте, спасибо местным жителям. Я сунул завернутый в пленку коробок спичек и бутылочку жидкости для розжига между дров и пошел к машине. Надо было спешить.

Я был не первым, кто въехал в избу рыбака. Два постояльца, сказала мне высокая сухая женщина в валенках и брезентовой куртке, ушли с ее мужем на рыбалку еще в десять утра, как только рассвело, лунки заготовлены со вчерашнего дня. Если идти на заходящее солнце, то я найду их, отсюда было бы видно, но сегодня туман, а они ушли почти на километр. Если мне страшно, могу остаться в избе, попить чай и переобуться. Утром была поземка, валенки в избе, но их лучше надевать на толстый носок. Подумав, она достала из плетеной корзины два самовязанных серых носка.

- Сто пятьдесят рублей.

Я полез в карман, но она сказала:

- Потом, при выезде. Может, что еще будет. Баню могу истопить. Идемте, комнату покажу. Обедать будете?

Я отказался, у меня было еще много дел. Надев носки и валенки, взяв удочку и ледобур, я пошел на озеро, искать рыбаков. Я их нашел быстро, они не заметили меня, сидели спиной к ветру и ко мне, и я пошел вдоль берега, изредка сверяясь с навигатором в часах. Через метров восемьсот я нашел то, что мне было надо. Со стороны водохранилища в лучах заходящего солнца деревянные мостки причудливо украшенные изморозью смотрелись как декорация к Рождественской сказке. Дальше идти было опасно, лед у полыньи истончался и подозрительно подрагивал под ногами.

Я вернулся к рыбакам. Они уже сматывали удочки, удивились, что я припозднился. Я что-то говорил, мол, что хотел поискать место у берега, вдруг там можно сома достать. Два московских мужика, не замечая хитрого взгляда хозяина, кинулись мне горячо объяснять, что на сома зимой ходить дело гиблое, его из ямы не выгнать.

- Самодером можно, - важно добавил один из рыбаков, я все еще не знал, как его звать, - но это дело непростое.

- Простое, если ямы знать, - оборвал его мужик в тулупе. - Я Андрей. Вы ко мне?

- Да, - так только и мог зваться хозяин рыбацкого дома, - Андрей, кто же еще рыбачил с причала, хороший знак, что Андрей. Мог быть и Петр. Тоже хорошо.

Он не оценил мою шутку, и я объяснился:

- Викентий, я звонил.

- В избе были? - он глянул на валенки, я не успел ответить. - Хорошо. Припозднились вы. Щука сейчас спать ляжет. Только густеру и ловить.

- Можно и налима, - ввязался приезжий.

У него в ведерке были два небольших окуня и плотвичка, второй смотрел на него с гордостью, у этого сверху рыбьей мелочи лежал приличных размеров судак. Хозяин поднял со льда щуку килограмма на два и большого леща.

- Пора обедать, а еще уху варить, - Андрей был немногословен.

А вот его гости спешили мне рассказать, какую лунку нужно рубить на сома - на три головы, и как ее обкладывать, чтобы не затянуло. Знания были полезными, я слушал внимательно, где три сома пройдут, там и я вынырну, хоть и толстый, но ловкий. Я даже танцую до сих пор неплохо, хотя и разъелся, а в юности был самым заводным на танцах, пытался брейк изображать, всем нравилось, потому как смешно было.

- Значит, на сома? - спросил Андрей у дома, внимательно посмотрев на меня.

Что-то понял или мне так показалось, но он опять замолчал, пошел на мостки к берегу потрошить рыбу. А мы пошли в дом сдавать валенки такой же молчаливой, как и ее муж, хозяйке. Мои новые друзья по рыбацкой избе протянули Наталье свой улов, вода уже кипела, пахло лавровым листом и чем-то еще вкусным, что я не мог определить. Она отобрала мелочь, вернув судачка везучему рыбаку, которого звали Николай, он послушно поплелся во двор к мосткам потрошить свою добычу. Нравы тут были суровые, как и цены за пребывание в доме.

Пока варилась уха и запекалась щука, Наталья выставила нам настойку на березовых почках, соленые грибы и холодный пирог с капустой. А уха уже давала о себе знать запахом. Николай вышел в сени и принес своего судачка. Наталья нарубила его на куски и опустила в уху, не сказав ни слова щедрому гостю, наверное, тут, на заимке, которая стала элитным домом рыбака, так принято. Я не стал выкладывать вареные готовые пельмени в пластиковом контейнере, не к столу это было, а водки я не привез, как остальные гости. Все пили умеренно, только для аппетита, уха и печеная в огуречном рассоле щука не требовали никаких добавок.

Щука была сладкой и сочной, вся в мелких, с волосину, костях, которые приходилось обсасывать, стараясь не проглотить. В детстве дед как-то на рыбалке запек щуку на костре, и такая же тонкая кость воткнулась мне в небо. Ее было невозможно вытащить, ибо она была невидима, хотя я чувствовал, как она царапает мне язык, мешает дышать и глотать. Я страдал целый день, пока она не вышла сама, после этого я боялся щуки, но здесь согласился, потому что это был тот самый запах, как и тогда, сорок лет назад. Никто не осудил меня, но мне было стыдно, будто я ем чужую еду, хотя я заплатил за эти три дня, из которых пробуду только два. Я бы взял еще кусок рыбины, но засмущался. Наталья все поняла, щедро выложила мне еще порцию:

- Завтра вы поймаете и принесете к столу. А голову, как полагается, хозяину.

Огромная щучья голова лежала на тарелке Андрея. Я даже не понял, как он ловко разделал ее руками, обсасывая все косточки, нахваливая щучьи щечки, вкуснее чего и быть не может. А потом одним движением вскрыл черепную коробку и высосал мозг.

- Мало кто умеет так есть голову, - сказала с гордостью за мужа Наталья. - Навыки уходят. А у нас на Севере голова самой вкусной слыла.

Андрей вынул глаза щуки и кинул их в рот. Обед был закончен. Хозяин пошел править лунки, а Матвей, так звали второго постояльца, собрался на рыбалку. Он мечтал поймать налима, а тот выходил на охоту только в сумерках, когда щука уже спала.

- До января он самый вкусный, - заметила Наталья.

Николай стал спрашивать, как он будет ловить - на мормышку или жерлицу, они поглядывали на меня, но я только улыбался рыболовам, потому как не понимал, о чем они говорят. Это был мой шанс, эти с именами апостолов играли на моей стороне. Я вызвался пойти с хозяином и присмотреть себе лунку. Мы вышли вместе. На озере я выбрал самую широкую прорубь. Андрей остался чистить тонкий ледок, которым подернулась вода. Я пошел обратно.

На берегу я встретил пьяного рыбака из местных. Почему рыбак, можно было не спрашивать, от его заскорузлой куртки пахло рыбой. Он кивнул мне, остановился, щелкнул зажигалкой, закурил:

- Что брат, не повезло? Хочешь язя, отличный, трофейный, почти на полтора кило. За двести рублей отдам.

- А на что ты его ловил? На мормышку?

- Само собой, на мотыля. Отличный парень попался, - он вытащил из холщовой сумки красноперую рыбу. - А за триста я тебе и подъязков отдам, вон сколько наловил, весь мотыль сожрали черти.

Он вывалил на снег своих рыб, отобрал себе окуньков и плотвичек, а все остальное с надеждой предлагал мне. Я согласился. Только, кажется, я сделал глупость, забыл спросить, сколько времени требуется на такой улов. Но объяснять не пришлось, когда я вошел в дом со своим уловом.

- Пашка продал? - усмехнулась Наталья.

- Да, наверное, он не назвался.

- Пашка, Пашка, только он у нас язя может вытащить, секрет какой-то знает, а язь рыба хитрая. Готовить или с собой возьмешь?

- С собой? - я растерялся, но она поняла по-своему.

- Не менжуйся, Пашка машины, что к нам прибывают, отслеживает, а потом вас ловит. На язя, - ей понравилась шутка, она засмеялась. - А ты молодец, не стал врать, что твой улов.

- Пожарим на ужин? - спросил я.

- Пожарим. Вряд ли Матюша налима принесет, - она поняла, что назвала гостя ласково, махнула рукой. - Ты не обращай внимание, он у нас с мальчишек гостит. Еще с отцом лет пятнадцать назад приезжал, так и ездит, все мечтает налима поймать. А ему все одна плотва дается с окуньками.

Она, оголив руки, стала чистить рыб, ловко, так что они и не трепыхнулись. Чешуя снималась ровными серебряными пластинами, не разлетаясь. Я не мог оторваться, глядя на нее, она смутилась, остановилась. Я хотел спросить, как она оказалась на этой заимке, но почему-то стушевался, потоптался, пошел в свою комнату.

Пора было собираться. В избе завтра утром я оставлю планшет, мобильный телефон, паспорт, права, документы на машину, словом, все, с чем прибыл Викентий Гроше на рыбалку.