Сияющий и на редкость помытый Станислав вошел в особнячок на Покровском бульваре. Я сразу понял, рыба готова. Стас перепутал свадьбу с мальчишником и все принес с собой. Он так и сказал, бухнув сверток из «Вечерней Москвы» на стол:

- Вот! Готова.

Чопорные старики потянулись на запах, но боялись притронуться, с недоверием глядя на Стаса. Я представил его как потомка Иосифа Викентьевича Гроше по дочери, старики закивали. А что бы им не кивать, если они вообще от каких-то невнятных веток громкого имени. Праправнуки троюродного племянника адмирала, погибшего бездетным. У них имена звонче, но и мы не лыком шиты, если на нашей Ольге Сергеевне фанфарон Крассовский женится.

Стас подмигнул мне и развернул газету, там лежала та самая рыба. Она стала прозрачной, янтарный жир выступил бусинами на ребрах. Я все понял и достал коньяк и водку из портфеля. Потомки решили начать с водки, как иначе под такую закуску. Петр Витольдович тоже засуетился. Готовые пирожки, нарезка на бумажных тарелках, яблоки и бананы, маринованные огурцы в банке, шпроты и водка появились на столе.

- У нас же мальчишник, - смутился он, плотоядно глядя на карпа или сазана.

Все сглатывали слюну, но не знали, как эту рыбу на газете рвать на куски.

- Ну что, за прощание с беззаботной юностью, пора мой друг, пора, - Стас проглотил стакан водки.

Достал из кармана потертого пиджака складной нож, лихо по ребрам нарезал рыбу на тонкие полоски в две кости, что торчали из брюшного жира.

- Так на флоте делают, - объяснил он. Перевернул в руке нож, вновь взмахнул и балык превратился в кубики, ловко срезанные одним движением с рыбьей кожи. - Еще по одной? За тех, кто в море? - на немой вопрос горделивых стариков Стас сразу ответил сам. - Сержант запаса, морской десант, полтора года в Алжире.

Сейчас он им расскажет про Джека, цыганский табор и спецоперации, тоскливо подумал я. Но Стас улыбался и молчал, старики, знающие все про морские битвы Российской империи, тоже молчали. Как-то подобрались, сжались, они точно море видели только на отдыхе, понял я.

- А давайте за прекрасных дам, - сказал первое, что взбрело, надо было как-то выправлять ситуацию, - особенно за суженную нашего хозяина.

- Она прекрасна, - Нахимов поднял свою стопку, - за нашу несравненную Ольгу.

- Почему это она ваша? Не понял, - Стас входил в роль. - Пока она наша. И хотя Викентий согласился на предложение Петра Витольдовича, я еще не сказал своего слова.

- Но Ольга Сергеевна сказала «да», - Истомин был ошарашен.

- Слово прекрасной дамы закон, - милостиво кивнул головой Стас и ловко обглодал кусочек теши. - Но мы на страже. Если что не так, мы с Викентием бдим. Ты в каком звании? - обратился он ко мне.

- Лейтенант запаса ВВС.

Стас посмотрел на остальных, но они смущенно молчали.

- Я сделаю все, чтобы Ольга была счастлива, - вытянулся во фрунт Петр Витольдович. Он нервничал, все шло как-то не так, наперекосяк. - Я благодарен судьбе, что она судила мне стать родственником столь замечательного рода, служившего величию России.

Все эти одинокие стариканы в той или иной степени с переменным успехом ухаживали за подполковником Грековой, не понимая, почему она столь неприступна. А дело было не в исторических корнях. Две звезды на погонах останавливали их, а ей мечталось об отчаянном поступке того, кто притязает на ее руку и сердце. Кто бы знал, что тихий геодезист окажется способным на безумный шаг, спасая ее внука. Он и сам недоумевал, как ему все это удалось, никогда в жизни он так не блистал.

- Бог послал мне любовь, - смущенно сказал Петр Витольдович, - когда я уже и не ждал такого чуда. И я счастлив вдвойне, что у моей избранницы есть родственники, - он обнял меня, а потом коснулся Стаса, которому едва доставал до плеча.

Его друзья и соратники наперебой стали говорить, что своим бескорыстным служением их делу он несомненно заслужил это. Они рады, что Ольга избрала самого достойного их них, и свадьбу необходимо провести в Дворянском собрании, служению которому они отдали столько лет и сил. Я на радостях, что проблема решена, налил всем по рюмке, мальчишник же у нас. Надо надраться как следует, чтобы песню про Варяг петь. Я любил их всех и сразу и даже предложил выпить на брудершафт, брататься, лить слезы, вспоминать славное прошлое предков. Так и закончилась наша вечеринка.

Стас оказался докой в морских боях, наверное, еще в третьем классе всех обыгрывал, так что псевдоадмиральские потомки оказались ему по зубам. Нахимов рыдал у него на плече после тоста за Менделеева Дмитрия и Веру Мухину, что граненый стакан создала, не хуже получился, чем памятник Чайковскому. Когда мы с женихом покидали Собрание, Стас и Нахимов горячо спорили о значимости наших спецопераций в странах Ближнего Востока. Жаль, Ольги Сергеевны не было с ними, она по этим вопросам настоящий эксперт, но я не стал этого говорить, сохранив ее тайну.

Может, она сама раскроет ее Петру Витольдовичу, а, может, и нет. Сыграет другую роль, которой у нее не было. Может, ей и не стоило быть просто женой, может, у нее бы и не вышло, и она сбежала, но неисполненное желание преследовало бы ее до конца жизни. Я желал ей счастья, но еще больше мне хотелось понять, возможно ли исполнение наивной мечты о радостях любви. Или это должно оставаться грезами о чем-то невозможном, несбыточном, чему лучше оставаться миражом. Воплощение мечты разрушит иллюзию, останутся лишь руины впереди и позади, все, не поддающееся восстановлению.

В машине, что везла меня в коттеджный поселок, где все жители неприкаянные и мечтают обрести пристанище и счастье, я почти забылся. Мне грезилась моя будущая жизнь, наверное, это было магическое действие мальчишника.

Я хотел другой жизни. Я бы утром спешил к морю и писал на песке все слова любви, а когда бы она после кофе выходила на балкон, волны уже смывали буквы. Ей бы оставалось только догадываться о том, как я ее люблю. А потом бы она не вышла, и я вернувшись, не нашел ее и даже прощального письма, она просто покинула меня. Счастье не может длиться вечно, оно кончается вместе с сезоном, когда закрывают отели и уносят стулья и столы из уличных кафе. Снимают тенты, грузовики увозят их в чистку, в рыбном магазине нет такого изобилия. К чему эти рыбы, когда все уехали из деревни на тридцать жителей, которые будут снова ждать всех весной. Но сейчас они сделают вид, что не заметили, как она исчезла, будто и не было ее вовсе. Они будут пожимать плечами в ответ на мои вопросы на корявом английском и утверждать, что все хорошо, все замечательно. Еще тепло, но уже не жарко, и море теплое, скоро будет Воздвижение Креста Господня, а там первое вино и оливковое масло нового урожая, и я могу остаться.

Мне не хотелось ехать домой, я попрощался с водителем перед воротами поселка, велев приехать завтра, дальше пошел пешком. Правильно, что я отпустил машину, здесь мне некуда бежать, и соблазна нет, до станции электрички пешком не дойти, заплутаю, с пути собьюсь. А к чему? Я построил этот замечательный дом, я возвел крепость, которая обернулась тюрьмой, и она рушилась на глазах без всяких восстаний угнетенных масс. Хотя того и гляди камнями накроет, все трещит по швам, не увернуться.

Припозднившиеся собачники здоровались со мной, приглядываясь к моей нетвердой походке, но их питомцы весело виляли хвостом, поэтому никто не подумал, что я надрался. Какой дурак сказал, что собаки не любят пьяных? Может, они только их и любят. На что им трезвые со своими дурацкими командами сидеть-лежать? Только спьяну можно сказать: «Дай, Джим, на счастье лапу мне», а потом поговорить о смыслах жизни, есть ли они вообще или мы все это выдумали. И потрепать псину по загривку за то, что она облизала тебя языком. Но все псины были на поводках, не поболтать с глазу на глаз, без посторонних ушей.

Даже наша мелкая никчемная собачонка не вышла мне навстречу, только Маринка со второго этажа прокричала, что она уже заканчивает уборку. На столе в столовой лежал список необходимых покупок, он начинался с гирлянд и салфеток. Она отчаянно бросилась на помощь моим Грошевым, или все же лучше назвать их грошовыми, родственникам, они же без нас никак не справятся. Еще недавно я думал так же, когда покупал Ростику инструмент и щедро раздавал «стипендии» и призы. Но им было хорошо и без меня, им было просто хорошо, без меня и со мной. Они радовались жизни, нечаянным и случайным подаркам. Они не смущали отказами и капризными физиономиями, позволяя мне играть свою роль.

- Ты уточнил сколько персон явится? - тяжелой походкой Маришка спустилась вниз.

Ей нравилось являть заботу о ближних, уставать от хлопот, которые она придумала сама. Может, это спасало ее от пустоты жизни, не позволяло задуматься. Если устаешь до изнеможения, ночью не ворочаешься. Я не мог ее разочаровать в эту минуту, потому ответил, что пока все неизвестно. Она сразу защебетала, как это может быть неизвестно, когда остается всего ничего, а надо еще карточки заказать, чтобы все знали, кому где сесть. Может, ей самой с невестой поговорить, это, в конце концов, ее праздник.

- Мариш, они решили без праздника, - я нырнул в пучину вранья. - Распишутся и поедут сразу в Челябинск, я их провожу, так даже лучше, без хлопот.

Она села на ступеньки и всхлипнула, она мечтала о празднике, о новом платье и туфлях в таком же стиле, уже даже присмотрела. Еще она записалась к стилисту, а теперь ничего не будет. Я вспомнил, что на нашей свадьбе мы ничего не могли себе позволить, мы отказались от кафе в пользу видеозаписи нашего праздника. По тем временам любительская запись на VHS была чем-то невероятным, мы даже раз в три года смотрели эту кинокартину. Сейчас она плакала, а я обещал ей и платье, и туфли, и визит к стилисту, так она называла бывшую парикмахершу, которая перебралась в Москву из Казани. Эта бьюти-специалист открыла свой кабинет, что убеждало в ее профессионализме, к тому же у нее собирались жители родного города. Можно было вспомнить, кто где жил, кто в какой школе учился и на какой дискотеке так удачно познакомилась с будущим мужем, разглядев в нем потенциал, позволивший перебраться в столицу. Но кто-то жил в хрущобе в Медведково, а кто-то в «прекрасном» районе в Кузьминках. И всем этим подружкам она уже насвистела про свадьбу, и как теперь быть без светской фотосессии.

Я не хотел ей врать, но еще больше не хотел говорить правду. Я пообещал снять на телефон Ольгу Сергеевну, а по возвращении ее с супругом непременно устроить у нас дома прием.

- Всех подряд звать не будем. К чему нам этот Ростислав? И тем более Николай, просто дичь какая-то. Он же за столом не умеет себя вести, сразу видно, безотцовщина. А Станислав, ты говоришь, из хорошей семьи?

- Я тебя со всеми познакомлю, - нежно сказал я, мне очень хотелось задушить ее, не с тем, чтобы убить, а просто, чтобы она замолчала.

- Малыш, ты сам не свой. Что случилось?

Я встал, кажется, она даже испугалась. Может, почувствовала мое неукротимое желание тишины, отпрянула, замолчала.

- Устал, пойду спать, завтра трудный день, - я обнял жену, крепко прижал ее к себе, как можно крепче, я сам не знал, что делаю.

- Дурак, сейчас задушишь, - оттолкнула меня радостная покрасневшая жена, такой страсти давно не было меж нами.

Но я ушел спать, оставив ее одну, мне было невыносимо тошно. Я хотел быть хорошим мужем, я говорил себе, что вся любовь начинается после свадьбы. Я убеждал себя, что семья важнее страстей. Я старался, вся моя жизнь была отдана и подчинена ей и сыну. Но оказалось, что мне хочется иного, о чем можно только мечтать, потому что так в жизни все равно не бывает. Даже если мне сейчас кажется, что бывает, и со мной это волшебство, иначе не назовешь, случилось, я не верил в то, что это возможно, что это не временное помутнение разума.

- Спокойной ночи, дорогая.

Почему отец ушел от мамы, я не знал. У нее была своя история о том, как она его выгнала. Что ей еще оставалось говорить, проживая в тоскливом браке с бережливым и правильным мужчиной, который сделал предложение только после того, как мы с братом выросли. Которому в голову ни разу не пришло выдернуть ее на танцы просто так, без всякого повода. И у меня не было повода. Задуши я Маришку сейчас и сиди над бездыханным телом, никто не поймет мотива - не деньги, не ревность, не новая любовь, - ничего, кроме вопля «не могу я больше». Обычная причина, только кино про это не снимают, да и зачем. Засыпая, я подумал, а как Анечку позвать или ей уже не положено бывать в миру.

Странные мысли посещают бизнесмена почти пятидесяти лет с толстым пузом и лысиной. Какая уж тут любовь, но ведь и раньше не было, а мечталось, но до сих пор не сбылось. Только мечта не исчезла, а так и осталась со мной, может, поэтому и возраст свой не чувствую. Не могу понять, что скоро разменяю шестой десяток. Это нелепо, но мне кажется, когда я выполню все задачи, исполню все обязанности, отдам все долги, я буду жить, как хочу Я, не подчиняясь чужим капризам и желаниям.

Я уплыву от них, как большая рыба, махнув хвостом без всплеска, тихо нырну вглубь и исчезну. Потом где-то всплыву, даже сам удивлюсь географической точке, но мне там понравится. Я полюблю этот чужой берег, пойму язык, на котором со мной поздоровается первый встречный. Я даже выучу этот язык через неделю, само собой плохо, не лучше английского, который я сдавал в аспирантуре. Я не смогу петь на нем песни, но я смогу полюбить чужие. Даже плакать буду, даже думать, что все это про меня. Не буду просить перевести, пусть будет так, как придумалось, так правильно, другого не надо сейчас, это те самые слова.