Маришка встретила меня с хлопотливым лицом. Сосед рыбу принес, двух огромных сазанов, они прыгают. Он на рыбалке почти десять килограммов наловил, ему столько не осилить, вот и решил поделиться. Я обрадовался, надо будет ему тоже что-то подарить, хороший он человек, хоть и вредный бывает.

В синем тазу, выстланном черным полиэтиленом, вздрагивали две золотые рыбины, шевеля плавниками, изгибая спину. Рожденные в бездне настоящей смертности, во глубине вод, они были безгрешны и вечно живы. Я взял нож, чтобы прекратить их мучения в светлом мире. Маришка заквохтала и протянула мне молоток, их надо оглушить. Зачем? Чтобы они дольше мучились? И я отсек им головы, не зная, в чем их вина передо мной, кроме того, что они из золотой икринки стали огромными золотыми рыбами. Отрубленные головы шевелили усами, хватали последний вздох ртом. Маришка взвизгнула и засунула еще вздрагивающие тушки в морозилку, где они уснут навсегда. Она задыхалась и потому не могла сообщить мне суть претензий, она, как рыба, открывала свой тонкий, как бывает только у рыб, безгубый рот и выдыхала:

- Ты, ты...

- Сегодня рыбы не будет?

- Я, я, я... Я не могу. И к тому же сегодня у нас пельмени с салатом.

- То есть я зря убил их, загубив безгрешные души, я буду есть не рыбу, а что-то из морозилки?

Скандал был обеспечен. И хорошо, мне не хотелось говорить, даже не рассказывая, а отчитываясь, как и с кем я провел день. Впрочем ей это было не интересно, но ритуал соблюдался строго. Мне отчаянно захотелось рыбы, и я, отважно взяв из холодильника бутылку белорусской водки, пошел к соседу сказать спасибо за подарок. Он обрадовался мне, поставил на стол сковороду жареных карасей размером с ладонь.

- Карася в ноябре поймать - это тебе не фунт изюма, - сосед был исполнен гордости. - Он уже ленив, но жирнее не бывает. Я его на перловку ловлю, а все на красного червя, - пустился он в рыбацкие рассказы.

- И главное - место у коряги занять, ага, но утром он не кружит, он раньше полудня не просыпается. Я четырех сазанов вытащил, а он все думал. Потом мелочь всякая полезла - пескарь, ерш, я их отогнал. И тут мне повезло, восемь штук вытащил, видно, пескари их расшевелили. Дернем? - он разлил водку по стопкам.

- За карася. Пусть ловится. И не только летом. Осенний он самый вкусный. Я могу сковородку съесть за раз, и сметаны мне никакой не надо, она все только портит. Если масла не жалеть, то косточки растворятся, а карасик он сладкий, слаще и не бывает. А сазана ты посоли, если тешу хорошо провялить, то с пальцами сожрешь. Я вот уже заложил в тузлук, через три дня вывешу. Ему дней семь повисеть, а я сразу начинаю перышки откусывать. А потом по кусочку отрезать, так теши и нет, один балычок висит. Я его потом соломкой нарежу и в банку под крышечку, отлично хранится, под пивко на ура уходит.

- А большую рыбу когда-нибудь ты поймал?

Он задумался. Я видел, что он готов был соврать, но остановился. Он вспоминал, сомневался, стоит ли мне рассказывать про свою самую большую рыбу. Это было серьезно, а водка кончилась. И он достал свою бутылку, я сначала отказался, а потом согласился, забыв все обещания, данные себе, Борьке и Маришке. Как же иначе мне было услышать историю про большую рыбу из мертвых глубин, которую ему непременно нужно рассказать.

На кухню заглянула жена соседа, я не мог вспомнить ее имени. Но она, быстро поздоровавшись, исчезла, оставив нас одних. А сосед Андрей все еще собирался рассказать историю. Он накатил стакан водки, сунул кулаки под подбородок и ничего не сказал. Прошла еще минута, прежде чем он решился.

- Я сидел у своей любимой коряги на Истре, там, знаешь, где Нудоль впадает, как-нибудь тебя свожу. Но это было давно, лет семь назад, и время уже к одиннадцати подходило, а я так чушь всякую наловил - пару карасиков, ершика, голавлика маленького. И тут что-то большое клюнуло, тяжелое, килограммов на пять, а то и шесть, невозможное. Не иначе, как щука или сазан настоящий. Я как-то видел, как мужик на перловку щуку в девять кг вытащил, чуть удочку не сломал. А тут еще больше попалась, да упрямая, водила меня с четверть часа. Но я затаился, дал ей время устать, даже по колено в воду зашел. Подсек, а там дохлый кот, рыбами обглоданный. Я всех наловленных тут же отпустил. Веришь - нет, полгода на рыбу смотреть не мог. Моя уже стала намекать, мол, не пора ли нас рыбкой побаловать, но я как кремень. Они же кота сожрали. А потом отпустило, и, не поверишь, сразу щучку принес. Оказалось - молодая, костлявая, а по мне так сварить, и с хреном в самый раз. А ты как?

- Да я пока только удочку выбираю. Думаю.

- С донки начинай, штекерную бери, - он вдруг что-то даже не понял, а почувствовал. - Хочешь, с моими поедем, посидим, сам поймешь, что тебе подходит.

Я хотел ему рассказать про Збышека, что ловит большую рыбу, но не стал, к чему ему это. На рыбалке будем обсуждать Польшу, каково оно там и что мы им. Как там у классика - что ему греки, когда он поляк, или наоборот.

Я основательно набрался, а дома меня ждала обиженная жена и замерзшая в морозилке рыба, которая через пару дней уже перестанет быть рыбой и может вообразить себя дохлым котом. Чтобы потом обернуться царь-рыбой, что отберет у тебя и крючок, и удочку, и сапоги, и даже твою жизнь. Я обнял соседа на прощание с благодарностью и пошел к себе. Он порывался меня проводить, но сам тоже был нетверд в движениях, потому простились на пороге. Я не знал, что мне готовит новый день, я в этот год перестал удивляться, царь-рыба явится или щука, что все желания выполнит. Мне главное было до дома добраться живым, хотя идти тут двадцать метров - от одной калитки до другой.

Сам не знаю, зачем я это сделал, но и остановиться не мог. Еще не совсем застывшего в морозилке сазана, которого жена звала карпом, что на самом деле одно и то же, да и хрен с ним, я вытащил из ледяного ада. Протер его полотенцем, которое сразу и выбросил. Засыпал солью, и в том же синем тазике, где он еще недавно трепыхал хвостом, оставил солиться. Завтра разберусь, чему быть балыком, а чему жирной тешей. Надо бы его придавить чем тяжелым, но ничего на кухне не нашлось. Я вышел во двор, у можжевельников красиво лежали камни, по фен-шую, ими я и придавил рыбу.

Ее жизнь началась сызнова, она не будет дохлым котом, я так рыбе объяснил. Она станет изумительным украшением стола, за которым соберутся гости, да хоть тот же сосед придет. И мы, ее съев, ощутим себя свободной рыбой, которая не знает правил дорожного движения и светофоров. Она может уплыть в другое море, и никто не объявит ее в розыск. Она не ведает детей своих, вылупившихся из красных икринок, а если они не станут добычей другой рыбы, она их не узнает при встрече. Потому что она рыба, которую могут засолить и придавить камнем, если она не уплывет, вильнув хвостом, стащив наживку. Сбежит, чтобы нагуливать жиры далее.

Утром Маришка потрясала тазиком с уже просоленной рыбой надо моей головой. Ее тошнит от этого чудовищного запаха, я провонял всю кухню, таз можно выбросить, как и эту тухлую рыбу. А, по-моему, пахло не так уж и плохо - морем, водорослями, смоленой лодкой, чем-то еще летним. Я не успел вспомнить все запахи. Жена начала задыхаться, хвататься за грудь. Я побежал за каплями, споткнулся о камень, валявшийся на полу кухни, разбил ногу. Хромая, приволок капли, но забыл взять воду. Побежал за водой. Под стоны благоверной стащил из спальни свою соленую рыбу, размышляя, куда бы ее пристроить досолиться и провялиться. Сосед-пенсионер в шесть утра еще спал, да и неловко к нему с его же рыбой из своего дома. Оставалось только завернуть в бумагу и везти с собой в офис, почти, как мафиози из «Крестного отца».

Решение пришло во время бритья. У меня же много родственников, настоящих и будущих. Если не возьмет Стас, то точно примет будущий кто-то там, не знаю, кем он мне будет приходиться, Петр Витольдович, которого я вчера благословил на священный союз. Хотя его не стоит тревожить рассказами о семейных радостях накануне свадьбы.

Отбросив идею с упаковкой, я взял таз и поехал на работу. Из машины я позвонил Стасу. Он сразу согласился, но стал уточнять, как я ее солил. Он и в этом был непревзойденным мастером. Когда он год ходил на путину в Охотском море, его ценили на сейнере, еще до того, как узнали о его походе за морскими котиками к берегам Японии. Дальше мне предстояло выслушать краткое содержание «Морского волка», Стас явно был восторженным почитателем реалистического романтизма Джека Лондона. За разговорами я подъехал к его дому, чтобы передать синий тазик с недосоленным карпом или все же сазаном и отправиться в офис.

Но брат мой был неостановим. Он попробовал мутный рассол и сообщил, что надо добавить ложку сахара, тогда все будет правильно. Потом мы повесим эту золотую рыбу за хвост, поставим тарелку, куда будет капать тягучий как янтарь жир. А когда жир застынет каплями на этой прекрасной плоти, рыба будет готова, и тогда мы накормим ей двенадцать человек.

- Тринадцать, - сказал я, протирая руки спиртовой салфеткой. Но жир не стирался, он въелся в кожу, он стал моей кожей.

- Почему тринадцать?

- Столько гостей она ждет на свадьбу. Но к рыбе это не имеет никакого отношения.

- Летиция?

- Нет, Ольга Сергеевна. Ты ее не видел, что собственно говоря тоже неважно. И с чего ты решил, что Летиция выходит замуж?

- Сам сказал, что я больше никого не знаю. Про нее я хотя бы от Игоря слышал. А этой рыбой мы не то что двенадцать, мы как апостол Петр пять тысяч накормим - кому ребрышко, кому хвостик, кому - каплю этого чудесного жира. Мне главное устоять, не сожрать до свадьбы. А когда она?

Я не стал отвечать, вместо этого, не удержался и оторвал плавник на брюхе, сочащейся жиром золотой рыбы. Это было вкусно, это было так вкусно, что мне захотелось оторвать кусок брюха и обглодать толстые кости и вылизать шкуру с золотой чешуей. Но мне пора было ехать на работу в костюме и галстуке.

Стас все понял, протянул мне замызганный носовой платок, который потом легким и изящным жестом бросил в переполненную урну у подъезда. А рыба, прежде чем уйти во чрева людей, источала сладкий невыносимый аромат, истекала жиром вожделения, выворачивала свое брюхо, где через тончайшую плоть являлись ребра. Не нужен был рентген, чтобы увидеть все ее кости, она не скрывала ничего перед последним своим взмахом хвоста.

На запах подтянулся ханыга в зеленой куртке и протянул к синему тазу руки:

- Мужики, хотите, я за пивом сгоняю. Все лучше водочки, чтобы не портить закусь. Запах божественный.

- Друг, - Стас был дружелюбен, как всегда, - дня два ей еще зреть, раньше ни-ни, все испортим.

Я протянул страждущему сто рублей и, чтобы самому не соблазниться, пошел к машине. Стас все сделает, как надо.

На работе ко мне с дурацким вопросом подошел наш сисадмин, я оставил решение вопроса на его усмотрение. Потом заскочил партнер, спросил, как я оттянулся накануне. И, наконец, пришла кадровичка, женщина средних лет, не обремененная семьей и, как мне казалось, сильно пьющая. Справедливости ради, надо сказать, что она ни разу в этом замечена не была, даже больничный за три года не брала. Она не знала, что спросить, просто так зашла, может, будут какие пожелания на этой неделе.

Неужели от меня так пахнет недосоленной золотой рыбой. Я принюхивался к пиджаку, но ничего не чувствовал. А они заходили с какими-то нелепыми вопросами, они просто не могли признаться, что их тянуло на невыносимый запах рыбы. Ими овладела лень и похоть. Я заметил, как моя секретарша случайно задела бедром водителя, который вечно пил чай в приемной. Я застал сисадмина в бухгалтерии, где он, склонившись над новенькой сотрудницей, учил ее заполнять таблицу. Кажется, рыба исполняла их желания.

И я решил забрать у Стаса эту рыбу, подаренную соседом, о котором я ровным счетом ничего не знал, как и о своем желании, которое она может исполнить, пока не высохла. Но опоздал. Стас бросил все и занялся моей рыбой. Он улучшил тузлук, добавив туда сахар и какую-то особую соль. Сделал распорки из палочек для суши, получилась уже не рыба, а дирижабль с деревянными ребрами, цеппелин вонючий. Рыба источала невыносимо сладкий запах, истекала соками, будоражила аппетит и смутные желания, в которых невозможно было признаться, а тем более, отдаться им. А что будет, если ее съесть? Стас прервал мои медитативные мечтания:

- Дня через три мы ее повесим. Ты как думаешь? За хвост или за голову, ну там где она была?

- Есть аргументы и за одно, и за второе. Это почти две непримиримые партии тупо и остроконечников.

- А ты как яйцо разбиваешь?

Он это серьезно? Я попал в какой-то морок, и всех затянула туда рыба.

- Я только с тупого, так маменька делала, а ее бабка научила. Так желток вкуснее, - вот и я туда же.

- Тогда за хвост. Так дед испокон веку делал, только за хвост, - принял решение Стас.

- Точно, я тоже к этому склоняюсь, - согласился я.

- Хотя знаешь, почему не попробовать иначе, тогда хвост не пересохнет, а будет наполнен стекающим жиром. Я люблю хвостики, - он увидел мое тоскливое лицо. - Сделаем, как предки, за хвост. Жаль, что у нас одна рыба.

Я не стал говорить, что рыб две, если еще две.

- Может, как-то на рыбалку сходим? - предложил я.

- И наловим рыб столько, что невод порвется от их обилия. Как там? Дал рыбу, даст и хлеба. А что, брат, сходим и наловим. Мы вдвоем сумеем. Давай за это, - он достал полбутылки дешевой водки и шмат сала. Постучал ножом по столу. - Порося, порося, обратися в карася, - ему понравилась собственная шутка.

Он смеялся во весь зубастый рот, а мне эта рыба уже хвостом и костью поперек горла стояла. Я боялся своих желаний и не умел ловить рыб, боялся, что выловлю золотую и она строго спросит, что мне надобно. Старче хотя бы знал - старухе потрафить, да и то не получилось. А я и этого не хочу. Хочу, чтобы рыбка не ловилась в мой невод, в который я уже затянул столько душ и судеб, даже сам запутался в этой сети. Наловил родовую печать, великих предков, Сашку и Аню, сомнения Збышека, судьбу Болека и Лелика, должность посаженного отца своей тетушки, замок в Нормандии, скандал в родном доме, могилы в Сербии, уроки музыки, склепик в Гродно. Как еще невод не треснул от этого улова.

- Пойду я, - сказал я Стасу. Он посмотрел недоуменно. - Так за рулем я, - привычно объяснился. - А на рыбалку пойдем, непременно пойдем и выудим самую большую рыбу.

- Чудо-юдо.

- Угу, на ком небосвод держится.

- Как на нас.

Стас был вылитый генерал, важный и с усами, только сабли на поясе не хватало. Он тоже запутался в родственниках, он был Гроше по женской линии. А женщины нашей семьи были увлекающимися и близорукими в близких отношениях. Они попадали под обаяние мошенников и пройдох. Вопреки воле родителей связывали с ними судьбу, чтобы потом разочароваться, страдать и расстаться. Чтобы потом вторично скромно выйти замуж за добропорядочного человека, подысканного отцом. Забыть вздор юности и превратиться в прекрасную мать семейства. Только Ольга Сергеевна была исключением, да и понятно - ей мужа государство выбрало и назначило. Иначе Бог знает, каких бы она глупостей натворила. А вот Стасова прародительница все решила сама.

Первый супруг его пра-пра-бабки, Стас об этом не знал, а я уже выяснил, оказался редкостным мерзавцем. Ему доверили казну, собранную по подписке для выкупа крепостного актера, блиставшего на сцене императорского театра. А он с азартом проиграл ее в карты. Его изгнали из общества, юную жену забрали потрясенные позором родители. После развода, она тихо вышла замуж за чиновника 6 класса. Бог ей дал сыновей, которых она воспитала достойными людьми, отдав в кадетское училище восьми лет отроду. Бог смилостивился над ней и не дал ей дочери.

- А у тебя дочери есть? - поинтересовался я.

- Ага, - радостно сказал Стас, - две и один Паша. У меня даже внук есть, от старшей. Так что я дед. Может, за пяточки моего внука дернем? - он приподнял уже почти пустую бутылку.

- Нет, давай в другой раз, вместе с внуком, польем ему пяточки и слизнем. Лады? - он чуть не придушил меня в братских объятиях, я не стал его отталкивать, принял свою родственную долю.

- А тетку мы замуж отдадим, как следует. Я холодца наварю из курьих лап. Какая свадьба без холодца? Рыба у нас есть, картохи наварим. У меня баянист знакомый, он раньше в Сочи на свадьбах играл. Душевный мужик, все знает и про глаза чайного цвета, и про он уехал прочь на ночной электричке, и про хас-булата, даже хава нагилу сбацает, - он опять обнял меня.

- Да, какая свадьба без баяна дяди Ашота, - я вывернулся из его объятий.

Пиджак был безнадежно испорчен бутербродом с белорусским салом, который он прижимал мне к лацкану во время братских объятий. Я ненавижу, когда мне портят одежду. Но оттолкнуть Стаса было невозможно.

- Может, я с какой девчонкой хорошей там познакомлюсь, - мечтательно сказал Стасик. - Я же совсем один. Прямо невезуха какая-то.

- На свадьбе бывает, - согласился я.

Я тоже почти женился на свадьбе друга, даже не то, чтобы женился, а понял, что пора. Вот и решил тогда окончательно, тянуть некуда, ничего больше мне не светит. Зря он этот разговор затеял. С этими невеселыми мыслями я отправился домой, где меня ждала дорогая жена. Впрочем, у друга моей юности жизнь была не веселее, что примиряло меня с действительностью. А все исторические рассказы лишь вариации и фантазии, как чудесно и счастливо мы жили.

По дороге я традиционно купил букет, чтобы загладить какую-то вину, какую я не очень знал. Может, испачканный лацкан пиджака, может, засол рыбы в нашей идеально чистой кухне или ночную пьянку с соседом. Какая разница, я и не хотел знать, мне даже было нелюбопытно. Она сама придумает тему нашего примирения, иначе и быть не может. И в этом была отдельная скука жизни, когда даже скандал предсказуем, как и неизбежен, только потому что он должен быть. Иначе, как она будет являть любовь и супружеский долг. Без этих всплесков все превратится в тоскливую рутину вечного безоблачного счастья. Все закончилось хорошо, и даже лучше - вторая рыба покоилась с миром в морозилке.