Агриппина Платоновна громогласно обрадовалась нам. Коля со своим адвокатом не удивились тому, что я сбежал из суда, все же понятно, за женой отправился. А вот Ольга Сергеевна профессионально пристально посмотрела на нашу пару, чопорно кивнув головой вместо приветствия. Ей явно не понравился расклад, она даже со мной стала холодна.

Маришка чувствовала, она не пришлась. Занервничала, стала отчаянно говорливой, решила вспомнить наше совместное с Николаем путешествие в Нормандию и Бретань. Это было не к месту, ибо все вертелось вокруг сегодняшнего события, героями которого были Крассовский и Николай, а королевой праздника Ольга Сергеевна. Кажется, она окончательно простила соперника по Дворянскому собранию и даже благоволила ему, с вызовом поглядывая на Агриппину Платоновну, которая для Петра Витольдовича отошла на второй план. И Коля не хотел вспоминать свою дурковатую историю с баронством. Он исполнился героизма и значимости, собираясь восстановить все надгробия в этой, как ее - Лавре. Надо же, и в Питере такая есть, а он думал только в Киеве, он туда как-то еще школьником на экскурсию ездил. Маришка и тут влезла, радостно сообщив совершенно не к месту, что Лавра есть и под Москвой, в Сергиевом посаде.

- Анька там? - догадался Коля. - Поедем обязательно. Да, брат?

- Поедем, - согласился я.

Зачем его сейчас печалить, что Аня в Хотьково, по его меркам это почти рядом. Откуда только Маришка про Сергиеву лавру знает, если она там ни разу не была, как и в Киеве. Это совершенно не тот коленкор в сравнении с европейским захолустьем, где ее все приводило в восторг. Особенно селфи в кругу семьи (это обязательно) на фоне какого-нибудь тухлого собора, близ которого покупались образки святого Антония или Януария.

- Я приготовила вам удивительную закуску, - оборвала нас хозяйка. - Мне удалось купить соленые грузди, я предпочитаю их со сметаной.

- А я с водкой, - отозвался Коля, Крассовский поддержал его одобрительной улыбкой.

- Конечно, как иначе? - согласилась Агриппина.

На столе появился розовый графинчик, извлеченный из пятидесятых годов, и грузди с лучком и сметаной, а к ним горячая картошка.

- Царь-гриб, - подхватил Крассовский, - а какой кулеш из соленого груздя с перловкой!

- О! - отозвалась Грушенька с вызовом глядя на Ольгу. - Так готовила моя бабушка, урожденная Славинская, дочь контр-адмирала.

Крассовский тут же вызвался помочь хозяйке на кухне. Моя жена поджала губы. Маришка ненавидела грибы, в детстве родители заставляли ее чистить эти дары леса, кроме того, она боялась их, предпочитая всем остальным мицелиям замороженные, уже нарезанные пластинами шампиньоны. Я подумал, что сейчас Маришка встанет и уйдет. Но она осталась, потому что Груша вдруг сказала, что под эту замечательную закуску мы должны поднять рюмку за «любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам». Защитник Крассовский встал, я последовал его примеру, а Коля сразу за мной.

После первого съеденного грибочка Агриппина Платоновна объявила свое решение - передать все документы Лавры мне как хранителю истории рода. Она складывает с себя полномочия в силу возраста. Ольга Сергеевна неожиданно для меня согласилась, я, хоть и был преисполнен гордости, предложил отдать эту честь Николаю, ибо Сергей Евгеньевич его прапрадед.

- Да, ладно, - налил себе рюмку Коля, - тебе, ты же замок мой взял, бери и это. А я тебе помогу, коли что. Починить, если покосилось, я же там еще не был, а надо глянуть, может, оградку покрасить, - он осекся под взглядом обретенной бабушки, - или что еще. Давай завтра сгоняем, а то вечером я обратно, там меня уже заждались. Я своим пацанам рыбалку обещал, у щуки и ерша сейчас самый жор, на мотыля так и лезут, успевай таскать.

- Костлявая рыба, - встряла Маришка.

- Уха отличная из ерша! - Коля хлопнул ее по спине. - Лучше, чем из судака. Да и вялить ершиков можно, они сейчас в самый раз, жир нагуляли, пузатенькие, как ты.

Маришка выпрямилась, даже постаралась втянуть живот, взглянула на меня. Но Коля и сам понял, что выразился неуклюже:

- Прости, сестренка, это я по дури. Я обидеть ни-ни, я люблю женщин, так сказать, в теле. Опять чушь сморозил, - хлопнул он меня, - прости, братан. Я же как дурак мелю, что с меня взять. Я же этот, как вот Витольдович сказал, бастард, то есть крапива подзаборная. Опять не то ляпнул, - Коля виновато посмотрел на Ольгу Сергеевну, он совсем запутался. - Эх, лучше бы я молчал.

Агриппина Платоновна засмеялась, Ольга Сергеевна подхватила на тон ниже, встала, обняла Колю за плечи:

- Ты весь в своего деда, он тоже был человек простодушный, брякнет, а потом грустит и сожалеет о сказанном. Он и предложение так мне делал. За руку взял и выдал: «Давай поженимся. Тебе лучше меня не найти. Или не согласна?»

- А я еще проще, - продолжил Николай. - Вернулся из Парижа, взял ее за руку, без всяких слов в загс отвел. Ручку дал, пиши говорю заяву, жениться будем, пора уже. А она квохтать начала, мол, я не говорил, что люблю ее. А что говорить, когда у нас двое и она уже беременна третьим. Понятно же, что люблю. Не любил бы, не пошел жениться. Так ведь?

- Я не знаю, - Крассовский крутил пустую рюмку в руке, - я всегда думал об этом, но так и не решился, потому, как не знал, как сказать, с чего начать. Они выходили замуж за других, даже на свадьбу меня приглашали.

Маришка под столом взяла меня за руку и крепко сжала. Я все сделал красиво, все слова правильные сказал, зная заранее ее ответ и тайно надеясь на отказ, но она ожидаемо сказала роковое для меня «да». Иначе и быть не могло. После свадьбы я сам день за днем воздвигал стену, отгораживающую меня от мира, замыкающую в семье, ежедневно кирпич за кирпичом. И вот кладка закончена, осталось лишь положить последний камень, чтобы окончательно замуровать отверстие. Дальше я буду только мужем, который должен любить и беречь свою жену, отныне и навсегда, не смея взглянуть в маленькое мутное окошко под потолком.

- За любовь, - сказал я, подняв рюмку.

Я хотел оборвать эту неприятную для меня тему, вернуть всех в тусклую реальность, куда не пробивается ясный день, где всегда дождь, который может смениться только туманом или грозой. Но Коля был непреклонен, он хотел рассказать о своей жене с двумя пацанами. В Челябинске все знали эту историю, а здесь еще нет.

- Я вот как Ленку встретил. Пошли мы, значит, с пацанами в цирк, а она там на лошади фуэте всякие крутит. Это вольтижировка называется, она как одиночка выступала, только лонжер с ней. Я чуть с ума не сошел, что там эти акробаты, они же на лонже болтаются, а тут - сорвись, тебя и затопчут. Бедовая она, моя Кнопка, а лошадь у нее что верблюд. Я каждый день в цирк таскался, пока не заарканил ее. Ты не думай, - то ли мне, то ли Ольге Сергеевне, то ли себе самому объяснил Коля, - я два года назад ей двух вороных фризов купил. Отличные лошадки - лохматые ноги, большие гривы и хвосты, как у павлина. А она липициана просит, это бог, а не лошадь. Их только на королевских показах увидеть можно. Я обещал, вот девчонку родит, куплю ей этого коника.

Я ничего не понимал. Как у такой гориллы, жена, как он там говорит, гротеск-наездница, а он ее заарканил. Она у него в огороде на каких-то чудных лошадках скачет.

- Я тоже мечтала быть акробаткой, - вздохнула Агриппина, - уже фляк научилась делать. Но сломала ногу, совершенно случайно, не во время прыжка, а на ровном месте. Пока восстанавливалась, встретила его, словом, победила любовь.

- За любовь, - напомнил мне Петр Витольдович, потому как я так и сидел, сжимая рюмку, и неожиданно добавил, - все мы немножко лошади.

- Каждый из нас по-своему лошадь, - сказал я.

Точно. Мне до конца жизни тянуть лямку и плуг за ней, чтобы пахать борозду для будущего, где все будет солнечно и светло. Только я, по привычке опустив глаза в землю, не замечу восхода, так и упаду когда-нибудь на борозду или стерню, или как там еще это называется.

- А что мы так тухло сидим? Давайте пойдем в цирк! Сто лет не был. Вот как женился, так и не был, - радостно воскликнул Коля.

Все изумились этому предложению, но потом засуетились, и мы оказались в цирке. Там были львы, тигры, лошади и даже попугаи, Коля радовался лошадям, почти кричал, объясняя случайному мужику, что рядом сидел:

- И моя так умеет.

Я не стал переспрашивать, говорит ли он про жену или про лошадь, или про всех сразу и вместе. Он и сам дрожал, как лошади на манеже, не телом, а кожей, мышцами, так же дышал, раздувая ноздри, будто бежал по кругу. Он проживал каждый шаг лошадей, будто вновь арканил и соблазнял Кнопку-Ленку.

- Третья хороша, - он схватил меня за запястье. - Я бы такую завел, если от хорошего производителя. Сам бы объездил, я умею, главное - не спешить.

Я старался не шелохнуться, чтобы не мешать парню, тем более, что я в лошадях ничего не смыслю. Я скосил глаза на спутников. Петр Витольдович осторожно взял за руку Ольгу Сергеевну, она не отняла. Маришка была счастлива, Груша задумалась, наверное, вспоминала цирк в пятидесятые. После прыжка акробата на тигре я увлекся представлением и забыл обо всем на свете.

В детстве я любил цирк, но мама говорила, что это плебейское развлечение, чтобы скрыть отсутствие денег на билеты. Однажды мы с Венькой еще рано утром забрались в шапито и никто нас не выгнал. Это было самое замечательное из всего, что я видел. Там кормили старого слона и мыли лошадь, а потом они приседали, делали реверансы на сцене. Там атлет лапал акробатку, а потом держал зубами шест, на котором она вертелась. На следующий день нам не удалось пробраться в шатер, больше в цирке я не был. Только, когда Борьке исполнилось шесть, я пошел с ним в цирк, Маришка почему-то отказалась, но там все было не так, как-то скучно было. Потом мы ходили на представление Цирка дю Солей, но я не помню толком, был уже крепко пьян и просто продремал все это роскошное действо. А мои были в восторге, но там не было животных, даже собачек.

После цирка Коля совсем разошелся и требовал идти в тир, пострелять, вот бабушка его отлично стреляет. Я не сомневался в этом навыке Ольги Сергеевны, но она отшутилась:

- А еще лучше я играю в преферанс, особенно в «сочинку». Распишем «пулю»?

Только мне повеяло холодком от этих слов, обыгрывающих стрельбу и «пулю», или всем? Похоже, остальные пропустили ее слова.

- Я за, неплохо играл во времена студенчества, но нам пора на поезд, мы сегодня возвращаемся. Да, дорогая? - я взял Маришку под руку.

Ольга Сергеевна смотрела на меня грустно и внимательно, будто решала мою судьбу, взвешивая все за и против, так и не остановившись на окончательном вердикте. Я знал, о чем она хочет спросить меня, и знал свой ответ, который не получался, как в кино, где всему помогает монтаж. Чик и все. Отрезанную пленку нам не покажут, мы можем только сами придумать, что там было, хотя никогда не будем этого делать. Никто не переживает за судьбу эпизодических героев, мелькнувших лишь на полминуты общим планом.

- Мы распишем «пулю» в Москве, - кивнула она мне, - «гусарика».

Я знал, что это игра на двоих, и у нас будет время поговорить обо всем без посторонних ушей, нелепых советов и дурацких замечаний.

- Непременно, - я едва скользнул губами по ее руке.

Я был благодарен ей за несказанные слова и незаданный про уроки музыки вопрос. Я пропустил слишком много занятий. И мне придется все это наверстать.