Ольга Сергеевна была растеряна, ее тщеславие было растоптано, самоуверенность растаяла. Она превратилась в беспомощную старую девочку, винила во всем себя. Коля не хочет принять помощь из ее рук, он не простил их семью. Она не знает, как искупить вину за то, что вырастила такого сына, и за то, что не растила сына. Она совсем запуталась в своих грехах и даже иногда говорила: «А может, Бог наказывает меня за спецоперацию семьдесят второго года?» Но дальше ее рассказ не продолжался, государственные тайны она оберегала, позволяя лишь заметить:

- Я не принадлежала себе. Нравственных норм при выполнении заданий не существовало, мы были заранее прощены. Государственные награды за то, что мы совершили, - это проклятие, расплата случилась. Но тогда мы не верили в это, мы гордились, гордыня грех, поверьте, - с нее слетел апломб.

Она не знала, какая роль подходит этой минуте, она не думала об этом. Произошло невероятное событие - ее обретенный только что внук может оказаться за решеткой, и она не в силах ему помочь, если он отвергает помощь.

Мы вместе отправились в Петербург. Ольга Сергеевна решила не идти в судебное присутствие, если Николай отказался от нее, это его право не простить обиду за безотцовщину в детстве. Вряд ли Коля думал так же, тем более такими же надрывными словами, скорее всего, он лет в двенадцать перестал вспоминать о сбежавшем еще до его рождения отце. Да и в школе отцы были далеко не у всех, рожденных в начале восьмидесятых. И уж точно ему бы и в голову не пришло, что бабка готова отправиться за ним на каторгу, а в том, что она на это способна, я не сомневался. Она привыкла к трудным заданиям и бессрочным командировкам.

Она уже примерила на себя роль декабристки, которая живет на поселении, подходя к ограждению зоны, где томится родной человек. Образ благородной страдалицы перекрывал трудности ссылки. Кроме того, походные условия ее не пугали даже в этом солидном возрасте, она уже проходила через них. Ольга Сергеевна скучала в сытом спокойствии, воспринимая все это как необходимый атрибут и симптом старости, когда остается только уютно ждать смерти. Она будет сопротивляться, как ее прадед, в 70 с лишним лет пешком ушедший из взятой большевиками Феодосии. Генерал-лейтенант Гроше хотел еще пожить на белом свете, восемь лет выгадал, а что дорога трудная, так ему было не привыкать, он на Шипку к орловцам с подмогой пришел.

Мы оставили Ольгу в сквере перед судом и зашли с Агриппиной вдвоем. Общественный защитник Макукина Николая оказался нашим старым знакомцем. Перед нами стоял у своего стола Петр Витольдович Крассовский в черном долгополом сюртуке, белой жилетке, накрахмаленной манишке, которую венчала белая бабочка, будто из фильмов о дореволюционном суде над какой-нибудь Верой Засулич вышел. А костюмчик он где взял, не иначе, как в театре? Судья изумилась наряду общественного защитника, но усмотреть неуважение к суду в этом маскараде не смогла. Подсудимый Макукин Николай глазами захлопал и выдохнул:

- Во дает!

Его реплику уважаемый суд пропустил. После оглашения сути правонарушения гражданина Макукина дошла очередь и до защитника Крассовского, который то и дело поправлял бабочку и рвался вперед. И, наконец, его выход состоялся.

- Уважаемый суд, я не адвокат. Нет, подсудимому не нужен адвокат вовсе. Мы не хотим просто выиграть дело, как делают это профессиональные защитники, умеющие оправдать даже вопиющую несправедливость, - он сделал паузу. Извлек из кармана пенсне, покрутил в руке и вновь убрал в карман. - Я не буду являть суррогаты правосудия, побрякушки остроумия и блистательные фразы, имеющие своей целью лишь достичь эффекта. Защита, готовая клеветать, явиться пособником преступника - позорна и нечестна. Мне стыдно заниматься этим, отвлекать ваше внимание в ту минуту, когда простая истина ищет и так трагически не находит себе выхода. Если бы я был косноязычным, я сказал бы вам-то же, что скажу сейчас!

Судья вошла в себя:

- Прошу защитника вернуться к сути дела.

- Разумеется, - церемонно кивнул Крассовский. - Я не имею в виду даже облегчить вам вашу задачу. Наоборот, я хотел бы вам ее затруднить. Я хотел бы, чтобы после огромного физического труда вы понесли такой же мучительный огромный умственный труд. Я хотел бы вернуть вас назад, к самому началу. Если у вас уже созрело решение, вы должны продумать его заново. Если необходимо передумать вновь, вы должны сделать и это! По формуле закона, воистину, «всю силу своего разумения» должны приложить вы к разрешению этого дела. Нам не нужно вашей интимной правды, случайного личного убеждения, Бог знает, из чего зародившегося, откуда к нему подкравшегося. Нам нужна оценка вашей совестью только «видимых» условий дела, только достоверных, доказанных.

Адвокат потерпевшей заявил протест, но нашего защитника было не остановить. Выдержав паузу, он продолжил прекрасную речь, которую явно стащил у великих юристов прошлого.

- Я взываю к вашим чувствам и в первую очередь к чувству справедливости к тому человеку, который страдает. Я требую, да, именно требую дать оценки личности потерпевшей и личности так называемого обвиняемого. Я прошу вызвать свидетелей, в том числе и послушницу Хотьковского женского монастыря Анну Гроше, которая впервые увидит в этом зале свою мать, оставившую ее более тридцати лет назад. Я взываю к предкам обвиняемого, чью память пытаются осквернить.

Адвокат потерпевшей, срываясь на фальцет, заявил протест:

- Личность потерпевшей не имеет отношения к рассматриваемому делу.

- Но как иначе мы поймем мотивы поступка подсудимого, если он из благородства скрывает их?

- Черт возьми, как он хорош в этом костюме. Что вещи делают с человеком! - шепнула мне Агриппина.

Судья же перенесла слушание дела до получения дополнительных свидетельств. Требование заключить гражданина Макукина под стражу судья отклонила, ибо ущерб здоровью гражданки Гроше нанесен легкий, а точнее никакой.

Коля забыл сразу обо всем, сегодня все было хорошо, и это нужно срочно отметить. Я пытался сказать, что суд только отложен, но Коля был непреклонен, завтра будет завтра, сегодня будем гулять. Отлично, что я бабульку привез. Ольга Сергеевна вздрогнула от слова бабулька, так ее никто не называл, но ничего не сказала. Она была счастлива, что Коля простил ее и семью. Она не предполагала, что Коля не обижался вовсе. Он был рад прибавлению семьи, где его никто не бранил и не пинал, не называл непутевым. Его просто любили, и он был счастлив. Коля готов был всех повести в ресторан, но к чему это, лучше всего накупить на рынке и дома отметить, по-семейному.

Петр Витольдович как герой дня был приглашен в дом, хотя он отнекивался, так как снял номер в скромной гостиничке на Разъезжей. Но Агриппина настаивала, а Коля просто сказал:

- Идем. А? Я тебя прошу, - он обнял его так, что Крассовский не мог не согласиться.

Коля был благодарен ему, и мне, и Ольге Сергеевне, хотя она понятно, бабушка. У него была материна бабка, так она его вечно пилила, мол, что дочка ее непутевая аборт не сделала, отродье чертово принесла. А вот ведь как вышло, хорошее он отродье. Его самозваный защитник вместо того, чтобы объяснить, как все так получилось и сложилось, пустился в рассуждения о происхождении фамилии Николая.

- А знаете ли вы, что такое макукин? - возбужденно шумел он, мы не знали ответа. - Макукин! Серебряная монета испанской колонии второй половины шестнадцатого века! В ней было почти тридцать граммов чистого серебра, как в европейском талере. И как дошло слово «макукин» до Урала? Не знаете? Я тоже не знаю, это вопрос для историков. Я уверен, что мой друг Николай, - старик не сомневался, что теперь он друг внука надменной гордячки Гроше, - родом из отважных купцов, что торговали с испанскими владениями в Мексике. Мы поставим этот вопрос в Дворянском собрании!

Николаю понравились эти слова, он согласен был стать потомком челябинских конкистадоров, найти их сокровища где-то в своих краях, куда он опять звал всех. Но мне, как и всем остальным, хотелось узнать историю явления защитника Крассовского. Петр Витольдович был смущен. Он не мог поступить иначе и оставить семью Гроше в таком невозможном положении, он обязан был вступиться за справедливость. Увы, чтобы получить квалифицированную консультацию, ему пришлось рассказать всю эту прискорбную и невыносимо нечестную историю соискателям, желающим вступить в Дворянское собрание. Потомки великого защитника прошлого претендуют на восстановление своих дворянских прав. Но их великий предок был бастардом.

- Это кто? Как киргиз или бурят? - спросил Коля, пытаясь поймать такси, чтобы доставить многочисленную родню к дому Агриппины, чью степень родства он пока не очень понимал, но тетка она хорошая.

- Это, как бы вам сказать, незаконнорожденный, не имеющий права на наследный титул.

- Клево! - обрадовался Коля. - Слово какое красивое, надо запомнить. А меня бабка, - покосился на Ольгу Сергеевну, - в смысле по матери, выблядком называла. А я бастард Макукин, что червонец, - с этими словами мы понеслись на Петроградскую сторону.