Они сошлись легко и быстро. Ольга Сергеевна похоронила семейную легенду об итальянском архитекторе Винченцо, а Агриппина Платоновна признала ее первородство, все же она была лишь женой и матерью одного из Гроше. Ольга Сергеевна предложила переехать Грушеньке в ее квартиру. В итоге они оказались вместе в доме лейтенанта Красовского. Они мне не сказали ничего, но кажется, что теперь они вместе занимались делом соседа, которое иронично называли «Гроше против Груднева». Хотя это было и не столь смешно, как они старались явить. Обе они считали себя королевами и даже признали суверенитет друг друга, стараясь не задевать личные больные темы. Они не говорили о детях, к чему, если предки успешнее и надежнее, и уже не совершат никакого дурацкого поступка.

Реальность, хотя и фантастическая (мало кому удается впутаться в историю с разоблачением коварного убийцы в личине тишайшего гражданина), увлекала их. Позволила вырваться из мира нереального, в котором они спрятались много лет назад, чтобы спастись от разочарований и бед, постигших их с бегством детей из отчего дома. Этой темы они старательно избегали, щадя друг друга.

Они сошлись и в покровительстве Александру. Ему надо было помочь. Он попал в переплет, похвалившись в школе родством с Крассовскими и Гроше, среди которых все сплошь генералы, архитекторы и губернаторы, но подвергся насмешкам. Учительница истории урезонила Сашку: «Сейчас все метят в дворяне, но, увы, часто дворянская фамилия означает лишь принадлежность к барским крестьянам». Над боярским холопом посмеялись одноклассники, и только бабушки объяснили ему причину выходки учительницы, а иначе этот поступок и назвать было нельзя. Проблема в ее фамилии. Шереметьева Светлана Александровна с детства гордилась гордым именем, пока в пединституте не выяснила, что мягкий знак в боярской фамилии добавили крепостным. Ее это потрясло и превратило в пламенного борца с аристократией, которая такая же белая кость и голубая кровь, как и она. Только поскреби, все и вылезет наружу. Сашка, сам того не ведая, разбередил ее рану, и она, возможно, даже из добрых побуждений осадила его, но мои тетушки и бабушки ринулись в бой, заключив с Сашей тайный союз.

Он после школы бежал к ним, чтобы выслушать их замечательные истории о прошлом, что было для них абсолютной реальностью, как и для Сашки, который мечтал о кадетах и гусарском кивере. Сашка даже простил учительницу, обещая не мстить и не безобразничать на ее уроках истории. Он уверовал, что настоящий дворянин должен быть милосердным и справедливым, хотя это трудно дается. Для начала он решил выработать походку, слегка свободную, но с прямой спиной и чуть поднятым подбородком. Он пока не говорил своим гранд-мамам, что задумал, а задумал он семейный портрет не известно в каком интерьере, иначе все истории оставались просто сказками.

В субботу Сашка исчез. После репетиции оркестра не вернулся домой и не добрался к тетушкам-бабушкам. Они ждали, даже дежурили у подъезда, но Сашка пропал. Не было его и у Стаса с Игорем, впрочем, мальчишка знать не знал, где прячется его отец. Не было его и у друзей, да и друзей у него было, только толстый Петя, игравший на валторне. Но Петя был в Италии на мастер-классе великого Германа Бауманна, наверное, это что-то должно было мне сказать. Но я знал только одного Баумана, казанского ветеринара, университет имени которого закончил мой сын, этого Баумана звали точно не Герман.

Сашка не отвечал на телефонные звонки и не оставил записки, но он вытащил все деньги из своей заветной коробочки. Оставив Летицию дома с малышом, я отправился к тетушкам. Ольга Сергеевна и Агриппина Платоновна были растеряны, они постарели, сгорбились, не знали, что делать и как помочь. У них не было версий, куда мог сбежать мальчик и зачем ему бежать. Он был так открыт и доверчив, он поверял им все тайны, но не посвятил их в замысел побега. Они прятали глаза и впервые не давали мне советов, а я хотел их слышать, ибо был совершенно обескуражен и не предполагал, где искать пацана. Полиция тоже пока не обнаружила его следов.

Ольга Сергеевна опомнилась и предложила восстановить день Александра накануне побега по минутам. Вспомнить, что он говорил, даже если обмолвился полусловом. Это поможет найти конец ниточки, которая приведет нас к беглецу, ее голос был уверенным и спокойным. Агриппина Платоновна вняла ее словам, распрямилась и вновь была полна энергии.

Перебивая друг друга, они рассказали все, что было вчера, когда они пили чай с Александром. Они точно говорили о военной службе. Вспомнили, что в восемнадцатом веке мальчиков сдавали в кадетский корпус пяти-шести лет от роду. Александр был смущен, признался, что в детстве, еще совсем недавно, не готов был бы к такой суровой жизни и строгой дисциплине.

Может, он сбежал в Петербург, чтобы поступить в Нахимовское, предположила Агриппина. Но Ольга ее осекла, мальчик разумный и понимает, что прием закончен еще летом, к тому же ему нет четырнадцати лет. Потом они смотрели семейные фотографии. Александру нравились все люди в форме, он посетовал на свою осанку, даже учитель музыки его бранит за то, что он сутулится. Он обещал ее исправить, чтобы на портрете выглядеть так же. Ольга вскочила, схватила меня за руку, потянула к двери:

- Портрет! Портрет! - мы с Грушей не могли понять, что происходит, но она была неостановима. - Я знаю, где он. Он спросил на прощание, почему у нас нет семейного портрета, как принято в достойных семьях. Он сказал, что у него есть знакомый художник. Надо найти художника! Александр у него! Я поняла, он готовил сюрприз, - она обрывала фразы, хваталась то за сумку, то за зонт, призывая ехать к неизвестному художнику незамедлительно.

Сашка отправился к Виктору Евгеньевичу Гроше и его дочери Анечке? Вряд ли у него есть еще один знакомый художник. Если он пропал в час, то значит, уже добрался до Хотькова, где гостил этим летом. Телефон художника не отвечал, и мне оставалось только ехать самому, оставив неугомонных мадам Гроше дома на случай, если Александр вернется. Но они, переглянувшись, без слов, решили, что со мной отправится Агриппина Платоновна, а Ольга Сергеевна останется на посту связным.

Я был благодарен Груше, что она не делала мне замечаний, когда я гнал по Ярославке, безумно превышая скорость и собирая штрафы видеорегистраторов. Нам повезло, нас не остановили, и через час мы были у дачи художника. Все тот же зеленый облезлый штакетник, все тот же эмалированный треснутый таз на дорожке, засыпанной листьями. Новая беседка, как медовые соты в саду, открытая дверь на веранде, где Анечка и Сашка пили чай с яблочным вареньем.

Они не удивились нам, Анечка поставила еще две чашки из семейного сервиза от Збышека. Мы не успели ничего сказать, как Сашка, глядя в пол, с отчаянием, на грани срыва, сдерживая слезы, упрямо заявил:

- Я должен остаться здесь, - голос дрогнул, и он продолжил хрипло, как я, когда нервничаю. - Я останусь здесь.

Что-то важное произошло за время его пути сюда, что-то он узнал здесь, неведомое нам пока. Аня разложила варенье в вазочки, налила жидкий чай и сказала:

- Папа три недели назад умер. Пошел в магазин, после дождя было скользко, упал и захлебнулся в луже. Его похоронили, хорошо похоронили. Жалко, что вы не видели, вам бы понравилось, и ему бы понравилось, но он не увидел.

Бедная дурочка не могла позвонить никому, я даже не знал, кто и как похоронил бедолагу, а она продолжала:

- Мы завтра с Сашей к нему на могилку пойдем. И вы можете пойти с нами.

- Я останусь здесь, - повторил Сашка.

Я не стал ему говорить про школу, маму, Москву, это было бесполезно. Он принял решение, этот мальчик знал что-то, что нам всем было неведомо. Агриппина молчала.

Аня вспомнила, что я в тот раз забыл рисунки, которые ее папа сделал для меня. Она все рисунки может мне отдать, только про сад себе оставить. Ей зимой нравится на них смотреть и знать, что скоро снова будет так. Все яблони выживут, не замерзнут, зайцы их не погрызут. Зайцев, правда, давно не было. В этом году только кроты в саду домиков понастроили, но она их не трогает. Они хорошие, красивые, папа говорил, что они полезные, только благодаря им сад живет. Папа их даже рисовал.

Я вышел в сад позвонить Летиции. Сашка найден, вернется только в понедельник. Он на даче Виктора. Я не смог ей сказать, что случилось.

- Нет, нет, все хорошо. Просто он решил заказать семейный портрет. Вот и отправился переговорить, - мой голос терялся в саду.

Я направился к беседке, чтобы побыть в одиночестве. Я не знал, что делать. Как оставить Аню одну на всю зиму? Как увезти ее отсюда? Куда ее везти? Не в дом призрения же. Как позволить Сашке остаться здесь? Я сбросил звонок Маришки, чтобы не объяснять, где я и почему буду поздно. Я сел на мокрую ступеньку новенькой беседки, ничего не понимая. Только Сашка непостижимо знал, как надо поступить. Он что-то заиграл на флейте, ко мне подошла Агриппина Платоновна.

- Знаешь, - впервые она обратилась ко мне на ты, - я где-то читала, что в жизни два значимых события. Первое - когда ты родился, второе - когда понял, зачем. Мне кажется, Сашка понял, зачем. А я поняла, что останусь сегодня с ними. Мы посмотрим на рисунки из забытой тобой папки. Может, там соберется семейный портрет, я пока не знаю, но вдруг он что-то оставил нам. Завтра мы пойдем на погост.

- Завтра вечером я вас заберу, - согласился я.

Я не понимал, как быть с Аней, куда забрать ее. Как оставить ее одну? Выживет ли она в другом месте, если всю свою жизнь она в этом саду с треснутым тазом на дорожке и старыми яблонями. Саша знал, как быть в этой невыносимой истории, а я - нет. Потому ему стоять в центре парадного семейного портрета с младенцами, собаками, фруктами на столе. Пусть будут яблоки, может, чашка из сервиза Збышека. А я где-то так на задворках, вполоборота, будто смотрю в сад на падающие яблоки.

- Викентий, все хорошо, - Агриппина погладила меня по руке. - Все будет хорошо.

Но она не знала, как и я, что день не кончился и как все обернется этим бесконечным вечером.