Вечером после работы я запарковался во дворе. В последнее время это стало нетривиальной задачей, и без помощи жены, которая с балкона по телефону указывала мне свободные места, я бы не справился. Я запер машину, благодарно помахал Маришке, пошел к своему подъезду и столкнулся с Пиотром.

- Ты нашел союзника, это хорошо. Но стоит ли доверять женщине?

- И это ты знаешь, - вздохнул я. - А где Сергей?

- Ему тоскливо в Москве, он сбежал, - в голосе Пиотра звучало презрение и одновременно сожаление.

- Жаль, я хотел рассказать ему про сына и внучку. Сын его войну прошел.

- К чему? Ты думаешь, они интересны ему? Вряд ли, он до сих пор не разрешил свои отношения с отцом, к чему ему дети. К тому же он родил от какой-то кухарки, это были ее дети. Я незаносчив. Но подумай сам, все ли связаны с детьми своими духовно? Ты был близок с отцом?

- Он ушел от нас, когда мне было четыре года. Я навещал его уже взрослым, он обнимал меня и плакал, жалел, что я вырос без него, - я не стал признаваться, что это были пьяные слезы.

Мне хотелось верить, что он меня любит, но он не вспоминал обо мне сам. Он не отвел меня в первый класс, не пришел на выпускной, даже когда я, попав под машину, почти год провел в больнице, он ни разу не навестил. Но я знал, что он есть, хотел думать, что он меня любит.

- Когда родился мой сын, я поклялся, что никогда не оставлю семью, я всегда буду с ними.

- Какая глупость, - Пиотр посмотрел на меня с сожалением, будто я ущербный. - Духовная связь отца и сына не определяется территорией. Когда мой брат Иосиф принял монашеский обет, я больше не видел его, я его чувствовал. Я знал о нем все, хотя мы даже не обменивались письмами. Он молился за меня и хранил в пути, он был моим братом. Он искал божественную истину, я тоже, наши пути были единым движением. К чему встречи?

- А зачем ты приходишь ко мне?

- Это еще предстоит узнать. Тебе. Если хватит сил.

- А ты значит, знаешь?

- Предвижу, я же по градации мастер Флорентийской ложи. Но и я не могу знать, чем все разрешится. Это зависит от многих факторов, стремлений и целей каждого участника.

Маришка вышла из подъезда и устремилась ко мне:

- Викентий, что-то случилось на работе? - тихо, чтобы не слышали мамашки с колясками и собачники, спросила она. - Что с тобой? Ты говоришь сам с собой.

- Просто ты наушник не заметила, - я достал из кармана телефон. - Я с кадровичкой беседовал.

- В семь вечера? - Маришка не поверила.

И правильно не поверила, но и объяснить было невозможно. Настоящая история была совсем неправдоподобной, сумасшедшей, ирреальной. Лучше пусть подозревает, ей все равно на какую тему переживать, она найдет повод для беспокойства.

- Борька сегодня звонил? - я решил переключить ее на другую волну.

- Викентий, - голос был удивленный, сейчас начнет попрекать невниманием и равнодушием, - ты забыл? Он всегда звонит в девять или десять вечера. А сейчас он в лаборатории, полчаса будет ехать домой. Ровно в девять по Москве у нас сеанс связи.

Да, да, все неизменно, все по расписанию, никаких потрясений и неожиданностей. Пока в Германии летнее время созвон в девять, переведут стрелки часов, будем связываться в десять. Борька правильный и организованный, поэтому ему хорошо у бундесов, страна для него. Мне всегда казалось, что он в меня, я тоже люблю все разложить по полочкам. Но эти полочки иногда падают, все перемешивается, путается, теряется. И лучше все это сложить в коробку и забросить на антресоли, чтобы не наткнуться случайно на что-то из прошлого, что заворожит и уведет за собой. С Борькой это не пройдет, его не волнует все лишнее. Уже студентом с удивлением он узнал от меня, что если червяка разрезать, то он не погибнет, а будет два червяка. К чему математику знания про червяка? Я рассказал ему об этом слишком поздно, он удивился и принял совершенно не нужный ему странный факт.

Я был плохим отцом: не научил его играть в футбол, да и сам не умею, кататься на велосипеде, бренчать на гитаре, играть в преферанс, плавать. Я зарабатывал на семью, жена сидела с ребенком. Он не ходил в детский сад, дома лучше, решили мы, вернее, решила она, а я согласился - лучше.

Я был хорошим отцом и мужем. Но был ли я отцом? Борька, когда подрос, относился ко мне снисходительно, с недоверием, хотя потом соглашался с моим мнением. Он все рассказывал о себе, у него не было тайн. Да и что ему скрывать - учеба, работа, курсы автовождения, совместный с нами отпуск, ежедневные звонки. Он был пунктуален и точен. Боря не мог даже представить, что можно загулять и забыть обо всем, потом мучиться совестью и раскаянием, просить прощения и обещать исправиться, зная, что все повторится вновь. Он осуждал меня за такие срывы и наивно брал слово, что мой запой был в последний раз. Он никогда не был трудным ребенком и хулиганом, я тоже не был, но я был дворовым мальчишкой со всеми кодексами двора - сигареты за гаражами, драками с соседней улицей, картами на деньги, первыми долгами, мне было страшно, но иначе было нельзя. Борька не знал даже рассказов о моем дворовом детстве. Может, и зря, думал я сейчас.

А может, я плохо его знаю, эта мысль мне пришла в голову впервые. Отличник Борька закончил Бауманку и заявил, что будет продолжать образование в Германии. Его приняли в немецкий университет, сейчас он пишет докторскую и злится на меня, когда я говорю, что их докторская это наша кандидатская. Ему нравилось в Мюнхене: размеренная и степенная жизнь, пиво по пятницам, игра в «мафию» по субботам. По Мюнхену он гулял только с нами, и, кажется, представлял его лишь по описаниям в Интернете. Он доволен собой, а я не знаю, о чем он мечтает и мечтает ли вообще.

Я тоже в тридцать лет не мечтал, я хотел благополучия, квартиру, большую квартиру, и совсем, как далекая мечта, переехать из сибирского городка, где все друг друга знают. Желание покинуть свой город у нас в крови, вспомнил я Иосифа и Пиотра, Владимира Иосифовича и его брата Евгения...

Но в отличие от них мой сын не влюблялся столь пылко и страстно, как они рассказывают. Он собирался со временем жениться, у него даже был список качеств будущей спутницы, но пока ему такая не встретилась. Я тоже в юности не влюблялся, мне нравились все девушки сразу, но они не обращали на меня внимание.

Когда я женился на его матери, я не был влюблен, но в ней было много подходящего для жены. Моя жизнь с ней должна была быть спокойной и замечательной, об этом говорило все. Однако ее характер испортился сразу после свадьбы, может, он всегда был таким, просто мы не жили под одной крышей и она не была мадам Гроше, законной и венчанной супругой. С годами я привык, да и она сбавила пыл. Я и потом не влюблялся, мой бурный роман, о котором я рассказывал Пиотру, был каким-то временным помутнением разума, сейчас я почти не вспоминал о нем.

Я не хотел и не мог признаваться в том, что сейчас происходит со мной. Я не мечтал, не строил планов, я просто вспоминал. Чаще какие-то мелочи - косую челку, холодные руки, пить остывший чай, макароны с сыром, стоять у окна, ожидая кого-то, легкую сутулость, принятие судьбы, отстраненность и холодность. Она не печалилась из-за бедности, просто сейчас они жили скромно, это знал даже Сашка. Она не обвиняла за побег своих бывших мужей, за которых по непонятной мне причине вышла замуж, может, просто посочувствовала их влюбленности. Она даже жалела этих непутевых неудачников, я не видел отца Викентия, но Игорь был дураком неприкаянным. Она была беззащитна и сильна, я не знаю, могла ли она плакать или злиться, я не видел ее такой. Она принимала все передряги и несчастья равно, как подарки судьбы. Она не сомневалась, что я приду на помощь, раз вошел в ее жизнь. Я даже не знал и не мог спросить, думает ли она обо мне, когда Сашка берет саблю в руки или когда качает младшего, приговаривая: «Спи, Викентий».

- Викентий, ты меня слышишь? Я составила план на выходные. В субботу мы поедем в «Европейский», надо посмотреть тебе ботинки на зиму. И еще спортивную обувь для твоих прогулок. Потом нужно купить постельное белье, еще я бы посмотрела на шторы, мне, кажется, эти пора менять. Надо к Бориному приезду его комнату освежить.

Я послушно кивал головой.

- А в воскресенье мы поедем...

- Я никуда не поеду в воскресенье. Я занят. Мы все купим в субботу.

- Чем ты занят?

- Я говорил, у меня родственники, большая семья, я обещал одному из них помочь, в воскресенье.

- А мы с Боренькой не семья?

- Семья. Но зачем мне зимние ботинки в сентябре? И Борька приедет только к Новому году. Какие шторы сейчас?

- Я не люблю все делать в последний день, ты знаешь. Потом надо выбрать, сравнить, оценить.

- Езжай, выбирай, сравнивай, покупай, меняй. Меня не будет в воскресенье.

Она убежала на кухню, всхлипы были слышны в комнате. Я должен был встать, пойти утешать и извиняться. Но я зло сидел в комнате, включил телевизор, мне было все равно, что смотреть. Чмокающий звук открывающегося холодильника сообщил, что супруга утешилась шоколадкой или мороженым.

С отъездом сына Маришка затосковала, пыталась перенести всю заботу на меня, а когда я уворачивался, то она утешалась сладким. Я пытался уговорить ее чем-нибудь заняться, но она заливалась слезами, жаловалась, что никому не нужна. Я вышел на кухню, она протянула мне коробку с печеньем:

- Хочешь, чай поставлю?

- Давай, сегодня за продуктами махнем. В ночной супермаркет, - я не мог больше тянуть с расследованием, удостоверение частного детектива, полученное сегодня утром от Стаса перед встречей с Ольгой Сергеевной, лежало в кармане, подталкивая меня к действиям.

- А тебе так важно поехать к ним? - она подчеркнуто не стала их называть родней.

- Очень. Давай, я тебя утром в магазин завезу, а через пару часов заберу, - пошел я на перемирие.

Конфликты выматывали меня, я терял спокойствие, хватался за все дела сразу, и у меня ничего не получалось. В воскресенье мне нужно было абсолютное спокойствие, внимание и сосредоточенность, чтобы не пропустить случайную деталь, которая окажется ниточкой и держит всю эту запутанную историю. Потяни, и все откроется. В своем обаянии и проницательности я не сомневался.