В полдень я уже прибыл к цветнику в Пятигорске, где стояло самое известное здание архитектора Гроше, изрядно застроившего Кавминводы и даже Владикавказ. Домишки его были однотипными, но крепкими, из хорошего, а, главное, местного и недорогого материала. Сначала - туф и песчаник, потом он наладил производство собственного кирпича, который для строительства закупал сам у себя от имени государства. Он был самым хитроумным, в моей голове крутилось другое, более резкое и неприличное слово, из всех Гроше.

Владимир шестой ребенок в семье, был устроен в строительное училище на казенный кошт, все стараниями честнейшего бухгалтера комиссии по построению Исаакиевского собора. Страна не обошла Иосифа Викентьевича Гроше милостями: дети учились за счет казны, но после обучения должны были отправиться на место службы, куда кому выпало, почти как у нас при распределении после института в далекие доперестроечные времена.

Владимир был старательным и дисциплинированным, он верил, что ему удастся остаться в столице, где отец поможет молодому архитектору найти достойную службу. Но судьба повернулась спиной - ему, казеннокоштному, выпал билет в Терскую область, где срочно требовались архитекторы и строители для возведения дорог и мостов. Он старался прикинуться больным, чтобы остаться на лечении в столице, но было признано, что минеральные воды вполне подходят для восстановления сил. Двадцатидвухлетний коллежский секретарь, архитекторский помощник был вынужден отбыть на Кавказ. Надолго, пока не выслужит положенный срок в этих диких местах, если выживет.

В Пятигорске он сразу арендовал турлучный дом, попутно разобравшись с этой интересной технологией строительства, такого в училище не преподавали. Дом был чистый, белый, с деревянными полами. Оказалось, не так уж и плохо, даже вполне светски. Жизнь в городе была устроена. К отдыхающим на водах офицерам приезжали кузины и сестры, весь петербургский свет, который невозможно было запросто встретить в столице, прогуливался утром близ источников.

Молодой Владимир свел полезные знакомства, тем более, что мог спроектировать дом и найти бригаду строителей, что быстро возведет его. А все хотели срочно, пока не расхватали оставшиеся прекрасные места вокруг источников и променада. Для этого требовалось придержать самые лучшие участки, которые дорожали с каждым днем, для чего, в свою очередь, нужно было сдружиться с армейскими чинами, распоряжавшимися гражданским строительством. Это было сложно, требовалось найти предлог войти в их дом, а там уже изложить свое не очень красивое предложение, которое будет выгодно всем.

Послужной список моего родственника несомненно указывал, что Владимир Иосифович с этой задачей справился. Хотя, возможно, во мне говорила примитивная зависть к огромным возможностям, которые открывались тогда перед молодым архитектором. Не откаты и спекуляции земельными участками, нет, возможность реализации самых безумных идей. Но с интересными проектами тоже было не так просто.

Демиургами и гениями Пятигорска были братья Бернардацци, построившие здесь первые дачи, павильоны, ванны, беседки, прочую милую чушь, которая так вдохновляла прибывших на воды. Все было спонтанно, романтично и загадочно, как в кукольном доме, только города не было, а только хаотичный набор чудесных строений, мостиков и цветников.

В каком-то путеводителе я прочел: «В общих чертах Пятигорск не столько город, сколько сонм отменных усадеб, где несколько месяцев живет богатая и влиятельная аристократия. Все здесь очаровательно, на всем отпечаток роскоши, которую русская знать любит придавать всему. Здесь ничто не удручает взгляда, не сжимает сердце, нет ни бедных, ни хижин, ни тяжелого труда, а следовательно, нет и нищеты». Так написала французская праздная путешественница Адель Оммер де Гелль. Она права, таким был этот райский уголок, если не уходить от источников к слободкам казаков, и даже к швейцарцам, где было все скромно, строго и организованно, функционально, без излишеств. Излишества Джузеппе и Джованни Бернардацци оставили для русских.

В ожидании торжественной церемонии открытия мемориальной доски я осматривал изящное в фитюльках здание Вернисажа, прихлебывая коньяк из походной фляжки. Через ажурные кованные ворота мимо бронзового попрошайки Кисы Воробьянинова я прошел к Ермоловским ваннам, у которых уже наблюдались какие-то организационные хлопоты, а оттуда направился к Эоловой арфе. Перед публичным мероприятием следовало немного освежиться и прийти в себя, а заодно можно было насладиться видом города внизу.